Page 131 - Этюды о ученых

«Сто дней» Бонапарта. Наивно организовывать оборону, когда целые полки меняют
белые знамёна на императорского орла. Фурье уезжает из Гренобля, и Наполеон,
постучавшись в городские ворота табакеркой, въезжает в город без единого выстрела. Граф
Дартуа обвиняет Фурье в трусости и требует возвращения в Гренобль. Наполеон упрекает
его в неблагодарности.
– Ну что же, господин префект, и вы объявили мне войну? – спрашивает Бонапарт.
– Я исполнял долг присяги, государь, – отвечал Фурье.
– Долг? – Наполеон поднял бровь. – Не думайте, однако, что план вашей кампании
страшен для меня. Мне только больно, что против меня встал один из "египтян", евший мой
бивачный хлеб, один из старых друзей… – И добавил жёстко: – Разве вы, господин Фурье,
забыли, что я определил вас префектом?
Фурье смолчал тогда. Но когда уже состоялось его новое назначение префектом Роны и
Наполеон спросил: «Что вы думаете о моём предприятии?» – Фурье ответил, глядя прямо в
глаза Бонапарта:
– Государь, я думаю, что вы потерпите неудачу.
Из Лиона Фурье приехал в Париж. Падение императора лишает его всех чинов. Он
почти нищий и зарабатывает на хлеб уроками. Опала длится, впрочем, недолго: в 1817 году
Фурье избирается членом Французской академии. Он относится к этому спокойно, понимая
относительность человеческого благополучия. Он живёт уединённо и, по словам
современников, любит беседы, но не любит споры. Он рано постарел, маниакально боится
простуд и невесело шутит над своей привычкой кутаться: «Меня считают толстяком, но если
попробуют раздеть, как снимают покровы с египетской мумии, то найдут один скелет…» Он
болеет, но не слушает врачей: «Главное – терпение и тепло…» Жан Фурье умер 16 мая 1830
года от аневризмы сердца.

Константин Циолковский:
«МЫ ЖИВЁМ БОЛЕЕ ЖИЗНЬЮ КОСМОСА, ЧЕМ ЖИЗНЬЮ ЗЕМЛИ»

Домик Циолковских в Калуге стоит в конце очень круто бегущей к Оке улочки и нынче
отличается от соседних домиков разве что аккуратностью подкраски и мемориальной доской
на фасаде. По величине, архитектуре и внутренней своей планировке он как все; тысячи
людей в России живут в таких домиках. И всё-таки этот совсем необыкновенный,
единственный для нас, в веках прославленный своим великим и странным хозяином.
О домике этом написано немало статей и книжек.
Ещё больше о Циолковском. Может быть, о Циолковском даже чересчур много
написано. Вернее, чересчур много одинакового. И все уже заучили цитату о том, что Земля –
колыбель разума и что нельзя вечно жить в колыбели. Такое упорное цитирование –
непременная составная часть елея; и Циолковский, став гранитным и бронзовым, невольно
как бы начал отодвигаться от живых людей. Этого никак нельзя допустить, ибо даже в числе
гениев всех времён и народов человек этот является выдающимся.
Любовь к людям – очевидно, не совсем точное определение его духовного мира.
Правильнее сказать – забота о человечестве, воспитание в людях убеждённости в силе их
коллективного разума. Он за всех нас болел душой. За четыре года до смерти 74-летним
стариком Циолковский писал:
«В мои годы умирают, и я боюсь, что вы уйдёте из этой жизни с горечью в сердце, не
узнав от меня, что вас ожидает непрерывная радость…
Мне хочется, чтобы эта жизнь ваша была светлой мечтой будущего, никогда не
кончающегося счастья… Я хочу привести вас в восторг от созерцания вселенной, от