Page 136 - Этюды о ученых

Слушая отца, Фридрих думал о чёрных безднах, разделяющих звезды, о множестве иных
миров, которые наверняка есть, пусть очень далеко, но есть… У других людей жизнь
заслоняет собой все эти мысли, а у Цандера мысли эти заслонили всю его жизнь…
Он отлично окончил реальное училище и поступил в политехнический институт, так
как уже сделал свой выбор и хотел получить знания, которые приблизили бы его к звёздам.
На первые скоплённые деньги Фридрих купил астрономическую трубу и каждый день теперь
нетерпеливо, как влюблённый, ждал часа своего свидания с небом. В те годы, когда Серёжа
Королев учился ходить в тесной киевской квартире, он уже организовал студенческое
общество воздухоплавания и техники полёта и начал первые, ещё очень робкие расчёты
газовых струй. Как всякому студенту, ему не хватало времени, он вечно торопился и для
скорости стенографировал все свои записи. Всю жизнь, с 7 февраля 1909 года, писал он свои
работы странными плавными знаками, чем-то напоминающими вязь грузинского алфавита.
Сколько трудов было потрачено, чтобы много лет спустя прочесть его записи, но до сих пор
лежат в архивах ещё не расшифрованные страницы…
Цандер с отличием окончил политехнический институт за день до начала мировой
войны – 31 июля 1914 года. С дипломом инженера-технолога пришёл Фридрих Артурович на
завод «Проводник», где изготовляли резину. Война не в состоянии была изменить его планы:
он решил точно узнать, как делают резину, потому что в корабле, летящем в безвоздушном
пространстве, резина могла потребоваться для надёжной герметизации, кроме того, она и
изолятор отличный. Он говорил об этом совершенно серьёзно.
В 1915 году война переселила его в Москву. Теперь он занимается только полётом в
космос. Нет, конечно, помимо этого, он работает на авиазаводе «Мотор», что-то делает,
считает, чертит, но все мысли его в космосе. Ослеплённый своими мечтами, он уверен, что
убедит других, многих, всех в острой необходимости межпланетного полёта. Он открывает
перед людьми фантастическую картину, однажды открывшуюся ему, мальчику.
«Кто, устремляя в ясную осеннюю ночь свои взоры к небу, при виде сверкающих на
нём звёзд не думал о том, что там, на далёких планетах, может быть, живут подобные нам
разумные существа, опередившие нас в культуре на многие тысячи лет. Какие несметные
культурные ценности могли бы быть доставлены на земной шар, земной науке, если бы
удалось туда перелететь человеку, и какую минимальную затрату надо произвести на такое
великое дело в сравнении с тем, что бесполезно тратится человеком».
Он говорит это тихо, но с такой страстью, что ему нельзя не верить. Один крупный
инженер вспоминает: «Он рассказывал о межпланетных полётах так, как будто у него в
кармане ключ от ворот космодрома». Да, ему нельзя не верить. И люди верят ему. Пока он
говорит. Но он замолкает, и тогда многие начинают думать, что, наверное, он всё-таки
сумасшедший. Потому что в их представлении люди, которые хотели дать всему земному
шару несметные ценности и голодали, чтобы дать их, всегда были сумасшедшими.
А он голодал, когда делал расчёты крылатой машины, которая смогла бы унести
человека за пределы атмосферы. Работа эта так поглотила его, что он ушёл с завода и 13
месяцев занимался своим межпланетным кораблём. Совершенно не было денег. Но, к
счастью, среди людей, которым он рассказал о звёздах, были и такие, которые не хотели
считать его сумасшедшим. Он писал в автобиографии: «Работая дома, я попал в большую
нужду, потребовалась продажа моей астрономической трубы. Ею заинтересовались красные
курсанты в Кремле и закупили у меня трубу для клубного отдела ВЦИК, помогая этим
продолжению моих работ. Кроме того, рабочие с завода «Мотор» также поддержали меня,
отчислив мне мой двухмесячный заработок. Это было первым пожертвованием в пользу
межпланетных сообщений».
Люди, знавшие Цандера, работавшие с ним, отмечают, что любые дела и разговоры, не
связанные с межпланетными путешествиями, его никак не интересовали. Он просто не
принимал в них участия, чаще всего уходил. Но его интересовало всё, что можно было
связать с полётом в космос. Он считал Циолковского гением, он мог сутками сидеть за
столом со своей полуметровой логарифмической линейкой и утверждать при этом, что не