Page 134 - Этюды о ученых

вращение и наклонение снаряда. При быстром, непрерывно поддерживаемом вращении
диска (гироскоп) его плоскость будет неподвижна относительно снаряда». Это же тот самый
гироскоп, без которого немыслимы сегодня полёты самолётов и ракет – сердце приборных
отсеков!
«…маленькое и яркое изображение солнца меняет своё относительное положение в
снаряде, что может возбуждать расширение газа, давление, электрический ток и движение
массы, восстановляющей определённое направление», – иными словами, Циолковский
предлагает ориентировать корабль в пространстве по Солнцу, то есть так же, как был
ориентирован, например, гагаринский «Восток».
Циолковский предлагает устанавливать в горячем потоке газов специальные
графитовые рули – много лет спустя Вернер фон Браун делает такие рули на своей «Фау-2»,
сверхсекретном оружии гитлеровского рейха.
Циолковский рекомендует путешествовать в космосе «или в особых одеждах,
заключающих аппараты для дыхания, или в самих жилищах, оторванных от общей их
массы» – читай: в ракетных капсулах. Перед вами – скафандры Елисеева и Хрунова, перед
вами лунный модуль американского корабля «Аполлон».
Ну а если не касаться этих технических деталей, то идеи искусственного спутника
Земли, многоступенчатой ракеты, жидкостного ракетного двигателя и двигателя,
использующего ядерный распад, – все эти идеи тоже принадлежат Циолковскому. Россыпь
идей, богатейшая порода мечты, которую потомки переплавляют в реальность.
Как же так случилось, что глухой с детства человек, по существу самоучка, книжник, в
светёлке маленького домика, вдали от университетов и институтов, отнюдь не обласканный
вниманием коллег, скромнейший школьный учитель, вдруг преподал человечеству такой
урок гениального научного предвидения? Я хожу по калужскому домику, с педантичностью
истового экскурсанта разглядываю модели и инструменты, часы и слуховые трубки,
выписываю имена с корешков книг на полке, ищу и не нахожу ответа. В общем-то есть ответ
– гений. Но что это? Пушкин – гений, и Эйнштейн – гений. Но что объединяет Циолковского
и с Пушкиным и с Эйнштейном?
Необыкновенное уважение к своему труду. Сознание нужности, важности и
значимости своей работы. Отказов и хулительных отзывов, которые Циолковский получал на
свои статьи, хватило бы и на десятерых. Их было вполне достаточно для того, чтобы эти
десятеро забросили все свои проекты. «Мы, наученные историей, должны быть
мужественней и не прекращать своей деятельности от неудач, – писал он. – Надо искать их
причины и устранять их». Это не декларация – так он жил.
При внешней медлительности, почти болезненной застенчивости он был стоек и
необыкновенно мужествен. Юношей, раскритиковав признанный всеми «вечный двигатель»,
он вступил на тропу войны с лжеавторитетами. В своей убеждённости он не боялся
выглядеть смешным – достоинство среди взрослых людей редчайшее. Обыватели «рвали
животы», глядя на учителя, который обдувал в ветреную погоду на крыше свои модели или
рассматривал звезды в подзорную трубу. Он сносил все эти насмешки: липкая молва
узколобых не могла загрязнить, замутить его убеждённости.
У него абсолютно раскованное мышление. Он не боялся мечтать, и масштабы его
умственных построений не страшили его. Он не пригибался в своих мечтах, не опасался, что
они ударятся о низкий потолок его калужской светёлки. «Человек во что бы то ни стало
должен одолеть земную тяжесть и иметь в запасе пространство хотя бы солнечной системы».
Я подчеркнул слова, в которых ясно слышится – на меньшее он не согласен. Бездну сил
отдал он дирижаблю, и многие биографы его считают это заблуждением великого учёного.
Однако у сторонников дирижаблестроения и сегодня веские доводы в защиту гигантов неба.
Кто знает, не придётся ли за это «великое заблуждение» поклониться ещё в пояс
Константину Эдуардовичу? Ведь вспомнили же бесколесный локомотив Циолковского на
воздушной подушке, когда побежали над Волгой наша «Радуга», а над Невой – «Нева». И с
дирижаблем может так случиться. Идеи Циолковского редко оказывались пустоцветом, и