Page 148 - Этюды о ученых

которым живёт вселенная. «Ты веришь в играющего в кости бога, – писал он физику Максу
Борну, – а я – в полную закономерность в мире объективно сущего…» В другом письме
продолжал: «…Я чувствую это моей кожей. Свидетелем является мой мизинец…»
Десятилетия бился он, чтобы связать геометрию, оптику, механику, тяготение,
электромагнитные силы, атомную физику, – создать единую теорию поля, найти один
золотой ключ, который отпирал бы замки всех тайников природы. Он не нашёл его. Никто
его до сих пор не нашёл.
Его убеждения. Фашисты называли его «большевиком», а его теорию относительности
– «проявлением большевистского духа в физике», не понимая, что этим они льстят
большевикам. К сожалению, он не был коммунистом. Человек пёстрых и временных
политических симпатий, запутанных и иногда даже ошибочных философских взглядов,
Эйнштейн всю жизнь был кристально честным и глубоко порядочным человеком, а этого
уже достаточно для травли. Когда на его родине Гитлер пришёл к власти, его книги бросали
в костёр.
Его – гордость нации – исключили из всех университетов и академий Германии. Физик
Филипп Ленард, известный «изобретением» «немецкой физики» и «арийских атомов», писал:
«Существование эфира надёжно доказано… То, что всё-таки делается, отчасти даже в
школьных учебниках, означает лишь малодушие перед евреем, который произвёл шумиху
путаными идеями». В нацистском журнале под его портретом значилось: «Эйнштейн. Ещё не
повешен». За его голову обещали награду 50 тысяч марок. А он весело говорил жене: «Я и не
подозревал, что моя голова стоит так дорого!»
В феврале 1921 года в Праге прорвавшийся сквозь восторженную толпу студент
передал ему свой проект атомной бомбы, разработанный по формуле Е=mc?.
– Я считаю этот проект неправильным в своей моральной основе, – сказал Эйнштейн. –
К тому же он, по-видимому, совершенно неосуществим технически.
В августе 1945 года, когда он причаливал на своём парусном ботике к мосткам на
Саранакском озере, репортёр «Нью-Йорк тайме», поджидавший его на берегу, сказал, что
«ту бомбу сбросили сегодня на Хиросиму». Старая пражская ошибка в оценках человеческой
морали и технических возможностей стоила ему физических страданий, потому что всякое
убийство, всякая война были враждебны его физической природе. В мюнхенском
гимназиуме его учили маршировать гусиным шагом. Не научили. Когда он вырос, он
написал: «Если кто-либо с удовольствием марширует в строю под музыку, то за одно это я
его презираю; головной мозг дан ему по ошибке, ибо он вполне мог бы обходиться
спинным». Когда он умер, на тумбочке в госпитале лежали листки неоконченной статьи в
защиту мира. Последняя, написанная его рукой фраза: «Повсеместно разыгравшиеся
политические страсти требуют своих жертв».
Физиков часто удивляло, с какой лёгкостью, безо всяких борений честолюбия, он мог
отказываться от своих научных взглядов, когда убеждался в своей неправоте. От убеждений
своей совести он не отказывался никогда.
«Приказной героизм, бессмысленные зверства и квасной патриотизм – как жгуче я
ненавижу их, какой подлой и презренной кажется мне война…»
«Интернационализм, как я его понимаю, включает в себя разумные отношения между
странами, взаимопонимание и сотрудничество, без вмешательства во внутреннюю сторону
жизни каждой страны…» «Когда я слышу о людях, утверждающих превосходство одной
расы над другой, мне кажется, что кора головного мозга не участвует в жизни этих людей».
«…Мужественно защищать нравственное начало в обществе циников. В течение
многих лет я с переменным успехом стремился к этому».
«…Личности, подобные Спинозе и Карлу Марксу, сколь бы они ни были непохожи
друг на друга, жили и жертвовали своей жизнью во имя идеала социальной справедливости».
«Я уважаю в Ленине человека, который с полным самоотвержением отдал все свои
силы осуществлению социальной справедливости. Его метод кажется мне
нецелесообразным. Но одно бесспорно: люди, подобные ему, хранят и обновляют совесть