Page 145 - Этюды о ученых

наблюдаю теперь Солнце, – пишет он домой, – но скоро примусь за звезды. Тогда не буду ни
ночью спать, ни днём…» В письмах к сестре мелькает «Бредихин», «рефрактор», «дюймы».
О себе совсем мало. Иногда так: «Прости меня, что я не тотчас же тебе ответил. Но видишь
ли ты, в чём дело: 1-х. У меня чрезвычайно мало времени, а 2-х, не было денег, чтобы купить
марок, – право, это так и было…» В другом письме: «…Я ни разу не был в театре и,
вероятно, не пойду. Я купил себе кларнет и учусь играть на нём».
Хорошо, пусть мы ошиблись, глядя на фотографию, но теперь из этих писем ясно:
«классический» тип отрешённого от мира, бедного, но счастливого чудака учёного. Почти
Паганель, только не с сачком, а с рефрактором. Абсолютно непрактичен. Отклоняет
выгодное приглашение в Ташкент. Отказывается от поездки в Чили, но едет в Юрьевец, на
Рязанщину, в Саратовскую губернию, Нижний Новгород.
В своём отзыве о работе Штернберга известный астроном В. К. Цераский писал: «…С
1901 года – преподаватель на Московских Высших женских курсах, преподавал физику в
частной гимназии Креймана 22 года и в Александровском коммерческом училище – 14 лет.
Состоит членом Обсерватории уже 27 лет, за этот длинный период времени он беспрерывно
производил серьёзные научные исследования и принимал деятельное участие во всех делах
Обсерватории… Таким образом, этот кандидат на замещение вакантной кафедры
астрономии есть фактически старый профессор Московского университета».
На 49-м году жизни стал он профессором, наконец, директором Московской
обсерватории.
Павел Карлович – строгий отец. В опубликованных не так давно воспоминаниях дочери
Штернберга Е. П. Офросимовой-Штернберг есть замечательный эпизод. Отчитывая дочь за
глумление над безответной учительницей рукоделия, отец кричит: «…и ты смеешь
издеваться над человеком, который всю жизнь трудится, лишь потому, что она дочь
рабочего, а ты дочь профессора! Так ведь это мой труд, мой ум, а ты-то здесь при чём?» Я
читал и думал: мы, по счастью, усвоили, что дети не отвечают за отцов. Но ведь дети и не
«пожинают» за отцов, это тоже надо бы не забывать…
Итак, перед нами как будто бы портрет учёного-астронома либерального толка.
А астроном хранил в обсерватории оружие. А астроном был опытнейшим
большевиком-подпольщиком с 1906 года, активным членом Военно-технического бюро МК
РСДРП. У астронома есть партийная кличка – Лунный, хотя Штернберг никогда не
занимался Луной. «Чудак» с рефрактором замечает все: «…всматриваясь внимательно в
ведение сельского хозяйства, прихожу к глубокому убеждению, что оно у нас ещё в
первобытном состоянии». Лунный составляет топографический план Москвы для будущих
уличных боёв. Приват-доцент в заграничной командировке налаживает связь с
политэмигрантами. Директор обсерватории едет в Питер, чтобы встретить на Финляндском
вокзале Ленина.
Подпольные записи его аккуратны, как лабораторные журналы. Он находчив и
изобретателен в сложнейшие моменты. Когда шпики напали на его след и пришли с обыском
в обсерваторию, он набросился на них с блестяще разыгранным возмущением: «Да знаете ли
вы, что от одного повышения температуры от вашего тела изменится качание маятника, и
время во всей России станет неверным?» Оказалось, такой угрозой можно испугать даже
околоточного!
Не знаю, провёл ли он хоть одну ночь у телескопа после Октября. Председатель
ревкома Замоскворечья видел небо из окопов. Московский губкомиссар, потом комиссар 2-й
армии, он не успевает заниматься астрономией. Некоторое время он в туберкулёзном
санатории. И снова Реввоенсовет Восточного фронта, 5-я армия Тухачевского. Крепкий,
высокий, очень сильный физически, чернобородый, в чёрной комиссарской кожанке, седой,
немолодой уже профессор – вот его новый портрет. Однажды он подарил мальчишке-
разведчику Коле Каурову книжку и написал так: «Товарищу Каурову. Пистолет вместо Майн
Рида – участь вашего поколения. Своё будущее вы завоёвываете своими руками. Я стар – и я
завидую…»