Page 144 - Этюды о ученых

жена не любит, но он всё ждёт, все надеется – полюбит, а так все хорошо, лучше некуда, и
никто не чувствует, что уже взведён курок судьбы, что плавно, но сильно уже тянет его
далёкая мечта детства. Выстрел! – и вся прежняя, солидная, скучная, рассудочная жизнь
разлетается на куски. Шлиман бросает «дело», уезжает из России, путешествует по миру.
Женится на молодой гречанке Софье Энгастроменос и в 48 лет начинает искать свою Трою.
Никто не относится серьёзно к этому предприятию, полагая, что богатый чудак просто
решил пустить по ветру свои миллионы. Он работает со страстью, до изнеможения и не
жалеет себя. Тайна Трои уступает его настойчивости. «С удивительной смелостью, – пишет
К. Керам в книге «Боги, гробницы, учёные», – он вывел археологию из освещённых тусклым
светом керосиновых ламп кабинетов учёных под залитый солнцем свод эллинских небес и с
помощью заступа решил проблему Трои. Он совершил прыжок из сферы классической
филологии в живую предысторию и превратил её в классическую науку».
Когда Шлиман говорит: «Я открыл для археологии совершенно новый мир, о котором
никто даже не подозревал», – это не бахвальство, это правда. Трижды он заставил людей
рукоплескать ему: нашёл Трою, откопал сокровища микенских гробниц и гигантский дворец
в Тиринфе, в котором жили герои Гомера. Никогда ни у одного археолога (если не считать
Картера и Карнарвона, открывших гробницу Тутанхамона) не было столько золота и славы.
Никогда ни один из них не был столь многократно высмеян, так унижен недоверием,
оскорблён намёками на мистификацию.
Шлимана «поправляют» уже 100 лет по делу и без дела. Он и впрямь не раз ошибался:
путал датировку раскопок, считал найденное золото «кладом Приама», а истлевшие тела –
прахом Агамемнона. Археолог Эрих Церен упрекает Шлимана: «…невозможно драться и
выигрывать битвы в науке только одним горячим сердцем…» Да, невозможно. Но никакие
битвы нельзя выиграть без горячего сердца. Даже в своих заблуждениях он был прекрасен.
Он был прекрасен своей верой в Гомера, прекрасен, когда надевал на жену золото
«головного убора Елены» и назвал детей Андромахой и Агамемноном, прекрасен
неукротимой страстью к новым трудам, когда деньги, слава и годы звали его к отдыху.
Генрих Шлиман умер в дороге. Воспаление среднего уха проникло в мозг, он потерял
речь и через несколько часов скончался в неаполитанском отеле. В Афинах мраморный
Гомер бессменно стоял в почётном карауле у гроба Шлимана. На его гробнице написано два
слова: «Герою Шлиману».

Павел Штернберг:
«СВОЁ БУДУЩЕЕ ВЫ ЗАВОЁВЫВАЕТЕ СВОИМИ РУКАМИ»

Раньше, когда передавали по радио сигналы точного времени для сверки часов, всегда
говорили, что сигналы эти идут из Астрономического института имени Штернберга. (Теперь
почему-то не говорят.) Так в детстве я впервые услышал это имя, а потом узнал
необыкновенную и прекрасную жизнь этого человека.
Отец – орловский москательщик, торговец, огромная семья, одиннадцать человек
детей. Павел освоил слесарное, токарное, столярное дело. Казалось, его будущее – судьба
отца или лавры мастера экстракласса, какого-нибудь лекальщика высшего разряда, благо и
немецкая фамилия гарантировала заказчикам аккуратность и чистоту работ. Но отец дарит
ему подзорную трубу, и он все лето не слезает с крыши, «заболевает» астрономией, едет в
Москву, в университет, к знаменитому Бредихину.
Вот передо мной фотография Штернберга тех лет. Широко расставленные глаза и
полные губы делают его лицо милым и беззащитным. Он немножко «телёночек». Но опять
обман: он упрям и отличается редкой волей. С первого курса он в обсерватории. «Я