Page 22 - Этюды о ученых

Италии приходили в Милан, чтобы увидеть это чудо…
Почему я пишу об утраченных картинах и скульптурах? Леонардо ставил живопись
выше всех других своих занятий и к концу своей жизни почитался более всего как великий
художник. И если до нас дошло не более десяти его живописных работ, если в этом наследии
его такие гигантские потери, то как же велики они в сфере научного и технического
творчества! Но и при этом справедливом допущении как невероятно много сделал этот
человек в мире науки и техники! Иногда он оставлял математические пометки на полях
рукописей, на клочках, рисовал чертежи, не заботясь о том, как, например, будут ломать себе
головы потомки над рисунком барки, о которой лишь мельком сказано, что она способна
плыть против ветра. Может быть, он опередил Фултона с его пароходом – мы просто не
знаем этого. В записной книжке мельком пометил, что сделал зарисовки Луны, но рисунки
эти до сих пор найти не могут. Мы знаем, что за 40 лет до Коперника он написал трактат о
вращении Земли, за три века до Лавуазье говорил о «жизненном воздухе», который мы
называем кислородом, почти на 100 лет обогнал он Кардано, изобретателя камеры-обскуры,
на 300 лет – Соссюра, изобретателя гигрометра. Он стоит на пороге начал гигростатики,
открытых Паскалем, шаг отделяет его от телескопа Галилея. Леонардо да Винчи ввёл в
математике знаки плюс и минус; бросая камни в воду, объяснил распространение звуковых
волн; начертил со слов Америго Веспуччи первую карту Нового Света и высказал
предположение, что «белый цвет есть причина всех цветов». До настоящего времени при
всём могуществе нашей техники, несмотря на все усилия энтузиастов-изобретателей,
орнитоптер – самолёт с машущими крыльями – не построен. Но я убеждён, что рано или
поздно он будет построен, потому что Леонардо не ошибался. Он писал: «Птица есть
аппарат, работающий на основе математических законов, поэтому для человека возможно
сделать такой же аппарат, со всеми его движениями». Перед ним каскад прозрений в эпоху,
когда алхими ки бились над превращением ртути в золото, а схоласты спорили о том,
материальна или нематериальна одежда ангела, принёсшего святой деве благую весть.
Дело даже не в количестве сделанных им открытий и не в том даже, что многие из них
(геликоптер, например) далеко обогнали своё время. Леонардо да Винчи в науке – это
зарождение эпохи опыта, эпохи, и ныне царствующей в исследованиях и проникшей в
современные области науки, ещё не существовавшие во времена великого итальянца. Все
окружающее было для него гигантской лабораторией, где исследовались мысль и чувство.
«Одна только природа – наставница высших умов», – пишет он. А в другой раз отмечает:
«Истолкователем природы является опыт. Он не обманывает никогда. Наше суждение
иногда обманывается, потому что ожидает результатов, не подтверждаемых опытом. Надо
производить опыты, изменяя обстоятельства, пока не извлечём из них общих правил, потому
что опыт доставляет истинные правила. Но к чему служат правила? – спросите вы. Я отвечу,
что они, в свою очередь, направляют наши исследования в природе и наши работы в области
искусства. Они предостерегают нас от злоупотреблений и от недостаточных результатов».
В этих словах – целая научная программа, сохранившая всю свою ценность и по сей
день.
Этот человек всю жизнь был зависим от сиятельных меценатов. У него были верные
друзья и заклятые враги. Но даже здесь судьба сделала редчайшее исключение: у великого
Леонардо были великие враги. Микеланджело, презрительно морща свой поломанный нос,
утверждал, что его служанка разбирается в живописи и в скульптуре лучше, чем этот
«миланский скрипач». Прозвище лишь подчёркивало многогранность Леонардо: он
действительно был выдающимся музыкантом своего времени, любимцем пиров и
карнавалов. Да, он был увлекающимся, даже несколько разбросанным, «разрывающимся на
части», весёлым балагуром, то пугающим своих друзей живой ящерицей с пришитыми
кожаными крыльями, то потешающим толпу механическим львом. Некоторые биографы
порицают его за это. Но ведь это несправедливо, потому что он любил не искусство и не
науку, а жизнь. Её видел он в новом механизме, и в прекрасном лице женщины, и в
многоцветье радуги.