Page 82 - Бегущая по волнам

что…
Я ждал, встревоженный ее спокойствием больше, чем то было бы вызвано холодностью
или досадой. Она улыбнулась.
– Еще раз благодарю за участие, – сказал Биче. – Ботвель, вы принесли сломанный
карандаш.
– Действительно, – ответил Ботвель. – Но эти дни повернулись такими чрезвычайными
сторонами, что карандаш, я ожидаю, – вдруг очинится сам! Гарвей согласен со мной.
– В принципе – да!
– Однако возьмите ножик, – сказала Биче, смеясь и подавая мне ножик вместе с
карандашом. – Это и есть нужный принцип.
Я очинил карандаш, довольный, что она не сердится. Биче недоверчиво пошатала его
острый конец, затем стала чертить вход, выход, комнату, коридор и лестницу.
Я стоял, склонясь над ее плечом. В маленькой твердой руке карандаш двигался с такой
правильностью и точностью, как в прорезах шаблона. Она словно лишь обводила видимые
ей одной линии. Под этим чертежом Биче нарисовала контурные фигуры: мою, Бутлера,
комиссара и Гардена. Все они были убедительны, как японский гротеск. Я выразил
уверенность, что эти мастерство и легкость оставили более значительный след в ее жизни.
– Я не люблю рисовать, – сказала она и, забавляясь, провела быструю, ровную, как
сделанную линейкой черту. – Нет. Это для меня очень легко. Если вы охотник, могли бы вы
находить удовольствие в охоте на кур среди двора? Так же и я. Кроме того, я всегда
предпочитаю оригинал рисунку. Однако хочу с вами посоветоваться относительно Брауна.
Вы знаете его, вы с ним говорили. Следует ли предлагать ему деньги?
– По всей щекотливости положения Брауна, в каком он находится теперь, я думаю, что
это дело надо вести так, как если бы он действительно купил судно у Геза и действительно
заплатил ему. Но я уверен, что он не возьмет денег, то есть возьмет их лишь на бумаге. На
вашем месте я поручил бы это дело юристу.
– Я говорил, – сказал Ботвель.
– Но дело простое, – настаивала Биче, – Браун даже сообщил вам, что владеет кораблем
мнимо, не в действительности.
– Да, между нас это так бы было, – без бумаг и формальностей. Но у дельца есть культ
формы, а так как мы предполагаем, что Брауну нет ни нужды, ни охоты мошенничать,
получив деньги за чужое имущество, – незачем отказывать ему в формальной деловой
опрятности, которая составляет часть его жизни.
– Я еще подумаю, – сказала Биче, задумчиво смотря на свой рисунок и обводя мою
фигуру овальной двойной линией. – Может быть, вам кажется странным, но уладить дело с
покойным Гезом мне представлялось естественнее, чем сплести теперь эту официальную
безделушку. Могу ли я смутить Брауна, явившись к нему?
– Почти наверное, – ответил я. – Но почти наверное он выкажет смущение тем, что
отправит к вам своего поверенного, какую-нибудь лису, мечтавшую о взятке, а поэтому не
лучше ли сделать первый (такой) шаг самой?
– Вы правы. Так будет приятнее и ему и мне. Хотя… Нет, вы действительно правы. У
нас есть план, – продолжала Биче, устраняя озабоченную морщину, игравшую между ее
тонких бровей, меняя позу и улыбаясь. – План вот в чем: оставить пока все дела и
отправиться на «Бегущую». Я так давно не была на палубе, которую знаю с детства! Днем
было жарко. Слышите, какой шум? Нам надо встряхнуться.
Действительно, в огромные окна гостиной проникали хоровые крики, музыка, весь
праздничный гул собравшегося с новыми силами карнавала. Я немедленно согласился.
Ботвель отправился распорядиться о выезде. Но я был лишь одну минуту с Биче, так как
вошли ее родственники, хозяева дома – старичок и старушка, круглые, как два старательно
одетых мяча, и я был представлен им девушкой, с облегчением убедясь, что они ничего не
знают о моей истории.
– Вы приехали повеселиться, посмотреть, как тут гуляют? – сказала хозяйка, причем ее