Page 89 - Бегущая по волнам

– Одно слово… прошу вас… очень вас прошу, – поспешно проговорил он, видя, что я
намереваюсь уйти. – Ариногел Кук?.. Томас Гарвей… его рассказ… может быть вам
известно…
– Вы должны меня извинить, – сказал я твердо, – но я очень занят. Единственное, что я
могу указать, – это место, где вы должны найти мнимого Кука. Он – у стола, который
занимает добровольная стража «Бегущей». На нем розовая маска и желтое домино.
Биче слушала разговор. Она, повернув голову, смотрела на меня с изумлением и
одобрением. Бреннер схватил мою руку, отвесил глубокий, сломавший его длинное тело
поклон и, поворотясь, кинулся аршинными шагами уловлять Кука.
Я подошел к Биче.
– Не будет ли вам лучше в саду? – сказал я. – Я вижу в том углу тень.
Мы прошли и сели; от входа нас заслоняли розовые кусты.
– Биче, – сказал я, – вы очень, очень серьезны. Что произошло? Что мучает вас?
Она взглянула застенчиво, как бы издалека, закусив губу, и тотчас перевела
застенчивость в так хорошо знакомое мне, открытое упорное выражение.
– Простите мое неумение дипломатически окружать вопрос, – произнесла девушка. –
Вчера… – Гарвей! Скажите мне, что вы пошутили!
– Как бы я мог? И как бы я смел?
– Не оскорбляйтесь. Я буду откровенна, Гарвей, так же, как были откровенны вы в
театре. Вы сказали тогда не много и – много. Я – женщина, и я вас очень хорошо понимаю.
Но оставим пока это. Вы мне рассказали о Фрези Грант, и я вам поверила, но не так, как,
может быть, хотели бы вы. Я (поверила) в это, как в недействительность, выраженную вашей
душой, как верят в рисунок Калло, Фрагонара, Бердслэя; (я не была с вами тогда) . Клянусь,
никогда так много не говорила я о себе и с таким чувством странной досады! Но если бы я
поверила, я была бы, вероятно, очень несчастна.
– Биче, вы не правы.
– Непоправимо права. Гарвей, мне девятнадцать лет. Вся жизнь для меня чудесна. Я
даже еще не знаю ее как следует. Уже начал двоиться мир, благодаря вам: два желтых
платья, две «Бегущие по волнам» и – два человека в одном! – Она рассмеялась, но неспокоен
был ее смех. – Да, я очень рассудительна, – прибавила Биче задумавшись, – а это, должно
быть, нехорошо. Я в отчаянии от этого!
– Биче, – сказал я, ничуть не обманываясь блеском ее глаз, но говоря только слова, так
как ничем не мог передать ей самого себя, – Биче, все открыто для всех.
– Для меня – закрыто. Я слепа. Я вижу тень на песке, розы и вас, но я слепа в том
смысле, какой вас делает для меня почти неживым. Но я шутила. У каждого человека свой
мир. Гарвей, (этого не) было?!
– Биче, это (было) , – сказал я. – Простите меня. Она взглянула с легким, задумчивым
утомлением, затем, вздохнув, встала.
– Когда-нибудь мы встретимся, быть может, и поговорим еще раз. Не так это просто.
Вы слышали, что произошло ночью?
Я не сразу понял, о чем спрашивает она. Встав сам, я знал без дальнейших объяснений,
что вижу Биче последний раз; последний раз говорю с ней; моя тревога вчера и сегодня была
верным предчувствием. Я вспомнил, что надо ответить.
– Да, я был там, – сказал я, уже готовясь рассказать ей о своем поступке, но испытал
такое же мозговое отвращение к бесцельным словам, какое было в Лиссе, при разговоре со
служащим гостиницы «Дувр», тем более, что я поставил бы и Биче в необходимость затянуть
конченный разговор. Следовало сохранить внешность недоразумения, зашедшего дальше,
чем полагали.
– Итак, вы едете?
– Я еду сегодня. – Она протянула руку. – Прощайте, Гарвей, – сказала Биче, пристально
смотря мне в глаза. – Благодарю вас от всей души. Не надо; я выйду одна.
– Как все распалось, – сказал я. – Вы напрасно провели столько дней в пути.