Page 174 - Белый пароход

вопли, на раздраженное несмолкаемое вытье Каранара, Едигей упорно гнал его по снежной
степи и все пытался вразумить.
— Перестань! Хватит! — говорил он ему. — Замолчи! Все равно назад не вернешься. Дурная
ты голова! Думаешь, я тебе зла желаю? Да не будь меня, сейчас бы тебя пристрелили как
вредного бешеного зверя. А что скажешь? Ты же взбесился, это верно, еще как верно!
Взбесился, ведешь себя как последний сумасброд! А не то зачем приперся сюда, своих маток
тебе не хватало? Вот учти, доберемся до дома — и конец твоим куролесиям по чужим стадам! На
цепь посажу, и ни шагу тебе не будет свободы, раз ты такой оказался!
Грозился Буранный Едигей больше для того, чтобы оправдаться в собственных глазах. Силой
уводил Каранара от его ак-мойнакских верблюдиц. И это было вообще-то несправедливо! Был бы
он смирным животным — какой вопрос! Вот ведь бросил Едигей верховую верблюдицу у Коспана.
Коспан обещал при случае пригнать ее на Боранлы-Буранный — и никаких тебе проблем, все
мило и хорошо. А с этим окаянным одни неприятности.
Через некоторое время смирился Буранный Каранар и с тем, что снова оказался под седлом, и
с тем, что снова попал под начало хозяина. Кричал уже поменьше, выровнял, убыстрил шаг и
вскоре достиг высшего хода — бежал тротом, стриг ногами расстояние сарозеков как
заведенный. И Едигей успокоился, уселся поудобней между упругими горбами, застегнулся от
ветра, поплотней подвязал малахай и теперь с нетерпением ждал приближения к боранлинским
местам.
Но было еще достаточно далеко до дома. День выдался сносный. Немного ветреный, немного
облачный. Метели в ближайшие часы можно было не опасаться, хотя ночью вполне могло
запуржить. Буранный Едигей возвращался довольный тем, что удалось изловить и обуздать
Каранара, а особенно вчерашним вечером у Коспана, домброй и пением Эрлепеса.
И Едигей невольно вернулся к мыслям о своей незадачливой жизни. Вот ведь беда! Как
сделать, чтобы никто не пострадал и чтобы боль свою не таить, а сказать напрямик — так и так,
мол, Зарипа, люблю тебя. И если детям Абуталипа не будет ходу с фамилией отца, то, если
Зарипу это устроит, пожалуйста, пусть запишет этих ребят на его, Едигея, фамилию. Он будет
только счастлив, если его фамилия пригодится Даулу и Эрмеку. И пусть не будет им никаких
помех и преград в жизни. И пусть добиваются они успеха своими силами и умением. Жалко разве
для этого фамилию отдать? Да, и такие мысли навещали по пути Буранного Едигея.
Уже день клонился к исходу. Неутомимый Каранар как ни противился, как ни ярился, но под
верхом шел добросовестно. Вот впереди открылись боранлинские лога, вот знакомые буераки,
заметен-ные сугробами, вот большое всхолмление — и впереди на излучине железной дороги
приткнулся разъезд Боранлы-Буранный. Дымки вьются над трубами. Как-то там его родные
семьи? Вроде бы отлучился всего на день, а тревога такая, будто целый год здесь не был. И
соскучился здорово — особенно по детишкам. Завидев впереди поселение, Каранар еще
прибавил шагу. Припотевший, разгоряченный шел, широко раскидывая ноги, выбрасывая изо
рта клубы пара. Пока Едигей приближал-ся к дому, на разъезде успели встретиться и
разминуться два товарных поезда. Один пошел на запад, другой на восток…
Едигей остановился на задах, во дворе, чтобы сразу же запереть Каранара в загон. Спешился,
ухватил врытую в землю на перекладине толстую цепь, сковал ею переднюю ногу верблюда. И
оставил его в покое. «Пусть поостынет, потом расседлаю», — решил он про себя. Спешил он
почему-то очень. Распрямляя затекшие спину и ноги, Едигей выходил из загона, когда
прибежала старшая дочка — Сауле. Едигей обнял ее, неловко двигаясь в шубе, поцеловал.
— Замерзнешь, — сказал он ей. Она была легко одета. — Беги домой. Я сейчас.
— Папа, — сказала Сауле, ласкаясь к отцу, — а Даул и Эрмек уехали.
— Куда уехали?