Page 197 - Белый пароход

наукой, считает, что вовсе не напрасно возлагал весь мир столько надежд на то, что было начато
Октябрьской революцией. Как бы тяжко ни приходилось расплачиваться за ошибки и промахи,
но продвижение на неизведанном пути не остановилось — в этом суть истории. И еще он сказал,
что теперь движение пойдет с новой силой. Порукой тому — самоисправление, самоочищение
общества. «Раз мы можем сказать себе в лицо об этом, значит, есть в нас силы для будущего», —
утверждал Елизаров. Да, хорошо потолковали они тогда за обедом.
С тем настроением и возвращался Буранный Едигей к себе в сарозеки.
Глядя на горы, глядя на весенние дали, думалось Едигею о том, что есть на свете верные
люди — и слову и делу, такие, как Елизаров, и что без таких, как он, человеку на земле было бы
гораздо труднее. И еще, уже по завершении всех хождений по делу Абуталипа, думалось ему о
превратностях быстротеку-щего, переменчивого времени — остался бы жив Абуталип, сейчас бы
сняли с него возведенные облыжно обвинения и, быть может, заново обрел бы он счастье и
покой со своими детьми. Был бы жив! Этим все сказано. Был бы он жив, конечно же, Зарипа
ждала бы его до наипоследнего дня. Уж это точно! Такая женщина дождалась бы мужа, чего бы
то ей ни стоило. А коли некого ждать, то и нечего ждать, нечего жить молодой женщине в
одиночестве. А раз такое дело, если встретит подходя-щего человека, то выйдет замуж, а почему
и нет? Едигей расстроился от этих мыслей. Пытался переключить внимание на что-то другое,
пытался не думать, не давать воли воображению. Но ничего не получалось:
А поезд шел раскачиваясь.
…С черных гор когда пойдет кочевье, С синих гор когда пойдет кочевье, Ты не жди меня на
ярмарке, Бегимай…
Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток.
А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства —
Сары-Озеки, Серединные земли желтых степей.
В этих краях любые расстояния измерялись применительно к железной дороге, как от
Гринвичского меридиана.
А поезда шли с востока на запад и с запада на восток…
Поднявшись с гнездовья, с обрыва Малакумдычап, большой коршун-белохвост вылетел на
обозрение местности. Он облетал свои угодья дважды — до полудня и пополудни.
Внимательно просматривая поверхность степи, примечая все, что шевелилось внизу, вплоть
до ползущих жуков и юрких ящериц, коршун молча летел над сарозеками, степенно намахивая
крыльями, постепенно набирая высоту, чтобы шире и дальше видеть степь под собой, и
одновременно приближался, перемещаясь плавными витками, к своему излюбленному месту
охоты — к территории закрытой зоны. С тех пор как этот обширный район был огорожен, здесь
заметно прибавилось мелкой живности и разного рода пернатых, потому что лисы и другое
рыскающее зверье уже не смели проникать сюда беспрепятственно. Зато коршуну изгороди была
нипочем. Тем он и пользовался. Она обернулась ему на благо. Хотя как сказать. Третьего дня
засек он сверху маленького зайчонка, и, когда кинулся на него камнем, зайчишка успел
заскочить под проволоку, а коршун чуть не напоролся с размаху на шипы. Едва вывернул, едва
уклонился, взмыл круто и яростно вверх, задевая перьями острое жало шипов. Несколько
пушинок с груди потом отделились в воздухе, полетели сами по себе. С тех пор коршун старался
подальше держаться от этой опасной изгороди.
Так летел он в тот час, как подобает владыке, с достоинством, не суетясь, ничем, ни одним
лишним взмахом не привлекая к себе внимания наземных существ. В этот день с утра — в
первый и теперь во второй залет — он заметил большое оживление людей и машин на обширных
бетонирова-нных полях космодрома. Машины катили взад-вперед и особенно часто кружили
возле конструкций с ракетами. Эти ракеты, нацеленные в небо, давно уже стояли особняком на