Page 47 - Борьба миров

увеличивающий смятение толпы.
За шарабаном шли двое мужчин. Затем какая-то грязная женщина с тяжелым узлом,
которая все время громко всхлипывала. Охотничья собака, потерявшая своего хозяина, вся
покрытая царапинами и жалкая, бегала, фыркая, вокруг их экипажа, но брат пригрозил ей
кнутом, и она убежала.
Насколько можно было видеть, по всей дороге, ведущей к Лондону, стиснутый с двух
сторон домами, лился бурный поток грязных бегущих людей. Черные головы, тесно
прижатые друг к другу фигуры выступали яснее по мере приближения, но они быстро
проходили мимо и утрачивали индивидуальность, сливаясь с удалявшейся толпой и,
наконец, исчезали поглощенные ею и пылью.
— Вперед! Вперед! — слышались голоса. — Дайте дорогу!
Люди упирались руками в спину друг другу. Брат крепко держал под уздцы пони и,
поддаваясь непреодолимому чувству, медленно, шаг за шагом, шел за толпой вперед.
Суматоха, которой брат был свидетель в Эджуэре, и взбунтовавшаяся толпа,
осаждавшая поезда в Чок-Фарме, были ничто в сравнении с той картиной, которую он
увидел здесь. Тут весь народ был в движении. Трудно представить себе эти колоссальные
массы людей. Они уже не имели индивидуальности, так как все новые и новые фигуры
людей вливались в них и расплывались. Мимо мелькали лица подходивших, а потом их
спины, когда они удалялись вместе с толпой. По краям дороги тащились пешеходы,
сторонясь от наезжавших колес, падая в канавы и давя друг друга.
Кареты и фуры следовали одна за другой, почти не оставляя места для более быстрых и
нетерпеливых экипажей, которые все-таки пользовались каждым моментом, чтобы
проскочить вперед, бессовестно отбрасывая людей к изгородям и воротам дач.
— Вперед! — был общий крик. — Скорей вперед! Они идут!
В одной повозке стоял слепой человек в мундире Армии спасения. Он жестикулировал
своими искривленными пальцами и во все горло кричал: «О, вечность! О, вечность!» У него
был хриплый и настолько громкий голос, что брат мой еще долго слышал его после того, как
он скрылся вдали за облаками пыли.
Некоторые экипажи были переполнены людьми, которые бессмысленно хлестали
лошадей и переругивались с другими кучерами. Иные сидели, не шевелясь, и безутешными
глазами смотрели куда-то в пространство. Были такие, которые сосали свои пальцы от
жажды или неподвижно лежали на дне своих повозок. Глаза у лошадей были налиты кровью,
и уздечки — все в мыле.
Тут можно было увидеть всевозможные экипажи: кэбы, кареты, фургоны, магазинные
фуры, почтовые дилижансы, тачку для очистки улиц с надписью: «Главное управление св.
Панкратия» и огромная железнодорожная платформа, набитая людьми весьма
сомнительного вида. Мимо прогромыхала телега с пивоваренного завода; ее колеса были
забрызганы свежей кровью.
— С дороги! — раздавались голоса. — С дороги!
— Вечность! Вечность! — доносилось сзади.
Хорошо одетые, грустные, исхудавшие женщины плелись пешком, волоча за собой
детей, которые плакали и все время спотыкались. Их тонкие платья были покрыты пылью, а
усталые лица залиты слезами. Многих из них провожали мужчины, из которых одни
заботливо оберегали своих дам, другие же были грубы и невнимательны. Бок-о-бок с ними,
прочищая себе дорогу локтями и площадной бранью, шла кучка уличных хулиганов.
Проходили и дюжие рабочее, с силою пробираясь вперед, жалкие, растрепанные юноши,
судя по их костюму — приказчики или конторщики. Мой брат заметил также одного
раненого солдата и какое-то несчастное существо в накинутом на плечи мужском пальто
поверх ночной сорочки.
Но как ни был разнообразен состав этой толпы, кое-что у нее было общее. Страх и
страдание были написаны на лицах всех этих людей, и страх гнался за ними по пятам.
Стоило произойти на дороге какому-нибудь замешательству, вроде ссоры из-за места в