Page 81 - Борьба миров

возмутились, и я с отвращением отбросил сигару как символ расточительности. Моя
глупость предстала предо мной в преувеличенно ужасном виде. Я казался себе предателем
моей жены и моих ближних. Угрызения совести мучили меня, и я решил предоставить этого
странного, разнузданного мечтателя его бутылке и обжорству, а самому продолжать путь в
Лондон. Там, — казалось мне, — у меня будет больше возможностей узнать, что делают
марсиане и мои собратья — люди! Я находился еще на крыше, когда на небе поднялся
поздний месяц…

VIII
Мертвый Лондон

Простившись с артиллеристом, я спустился с холма и направился через Гай-Стрит и
мост к Ламбету. Красная трава особенно разрослась в этом месте и почти преграждала
дорогу к мосту, но ее листья уже побледнели от быстро развивающейся болезни, которая
вскоре должна была совсем уничтожить ее.
На углу дороги, которая вела к станции, я наткнулся на лежащего человека. Черная
пыль придавала ему вид трубочиста. Он был жив, но пьян до бесчувствия. Я ничего не мог
добиться от него, кроме проклятий и яростных попыток ударить меня. Может быть, я бы
остался с ним, если бы меня не отпугнуло зверское выражение его лица.
Черная пыль устилала толстым слоем всю дорогу от моста, а в Фульгэме ее было еще
больше. На улицах было страшно тихо. В одной булочной я нашел булку, очень твердую,
кислую и заплесневелую, но вполне съедобную. Немного дальше к Вальгэм-Грину улицы
были свободны от черной пыли. Я прошел мимо целого ряда ярко горящих домов, и шум
пожара, нарушавший эту жуткую тишину, был для меня облегчением. Ближе к Брэмптону
опять стало тихо.
Здесь все снова было покрыто черной пылью и лежали человеческие трупы. Я насчитал
их до дюжины на всем протяжении Фульгэм-Род. Повидимому, смерть настигла их
несколько дней тому назад, так что, проходя мимо них, я ускорил шаги. Черная пыль,
покрывавшая их, несколько смягчала их черты. Два или три были обезображены собаками.
Там, где не было черной пыли, улицы напоминали своим видом обыкновенный
воскресный день в Сити. Те же закрытые лавки, крепко запертые дома, опущенные шторы,
безлюдье и тишина. Во многих домах, повидимому, уже поработали мародеры в поисках за
съестными припасами. В одном доме я увидел разгромленный магазин ювелира, но вору,
очевидно, помешали, так как большое количество золотых цепочек и часов валялось
разбросанным на улице. Немного дальше на пороге дома сидела, скорчившись, женщина;
одна ее рука с зияющей раной свесилась через колено, и из нее капала кровь прямо на платье.
Возле нее валялась разбитая бутылка шампанского. Женщина казалась спящей, но была
мертва.
Чем дальше я проникал в центр Лондона, тем ощутительнее становилась тишина. Но
это была не тишина смерти, а скорее тишина томительного ожидания. Каждую минуту мог
разразиться разрушительный вихрь, уже превративший в развалины северо-западные
окраины города и уничтоживший Илинг и Кильбурн. Это был обреченный, покинутый
город!
В южном Кессингтоне не было ни черной пыли ни трупов. Как раз здесь в первый раз я
услышал вой марсиан. Звуки, довольно слабые, как-то незаметно проникли в мое сознание.
То был какой-то всхлипывающий звук двух чередующихся нот: «Улла! Улла! Улла! Улла!»
Пока я шел улицами, ведущими к северу, вой все разрастался, но, когда я свернул в
сторону, дома и другие здания заглушили его. Он снова усилился, когда я вышел на
Экзибишен-Род. Я остановился в удивлении и стал смотреть в сторону Кессингтонского
парка, недоумевая, что означает этот далекий, жалобный вой. И мне казалось, как будто эта
громада опустевших домов нашла в этом вое выражение своего страха и своего одиночества.
«Улла, улла, улла, улла!..» — неслось какими-то сверхчеловеческими, рыдающими