Page 80 - Борьба миров

на толпу, оставив на месте сотню людей. Они были так пьяны и напуганы, что не могли
убежать от него.
Прекрасный пример для иллюстрации переживаемого времени, которого ни одна
история не сможет вполне описать!
Отвечая на мои вопросы, артиллерист снова вернулся к своим грандиозным планам. Он
говорил с энтузиазмом и стал так красноречиво убеждать меня в возможности завладеть
боевой машиной, что я опять наполовину поверил ему. Но так как я уже начал немного
понимать истинную сущность этого человека, то я догадался также, почему он также
напирал на то, чтобы действовать не спеша. Кроме того, я заметил, что теперь уже не было
речи о том, что он сам захватит боевую машину.
Спустя некоторое время мы опять спустились в погреб. Никому из нас не было охоты
продолжать работу. И, когда он предложил поесть, то я не возражал. Он сделался вдруг
необыкновенно щедрым и, выйдя после еды куда-то, вернулся с превосходными сигарами.
Ми закурили, и тут снова вспыхнуло его оптимистическое настроение. На свою встречу со
мною он был склонен смотреть, как на предлог для грандиозного празднества.
— В погребе есть шампанское, — вдруг заявил он.
— Мне кажется, будет лучше, если мы останемся при нашем бургундском и будем
продолжать работу, — возразил я.
— Нет, — сказал он, — сегодня я хозяин. Мы будем пить шампанское! Работа,
предстоящая нам, достаточно тяжела. Отдохнем и соберемся с силами, пока есть время.
Посмотрите на мои мозолистые руки.
И так как он упорствовал в своем желании устроить праздник, то после еды он принес
карты. Он научил меня американскому висту, и, поделив между собою Лондон — я взял
северную, а он южную часть, — мы сыграли также на городские приходы. Как ни смешно и
глупо это может показаться всякому трезвому читателю, но я тогда искренно увлекался этой
игрой и другими такими же играми.
Как странно устроен человек! В то время когда человеческому роду угрожало
истребление или, во всяком случае, ужасающее вырождение, — а для нас самих не было
другой перспективы, кроме мучительной смерти, — мы могли спокойно сидеть и с
интересом следить, в каких комбинациях ложатся на стол кусочки раскрашенного картона.
Потом артиллерист показал мне игру в покер, а после того мы принялись за шахматы, и я
обыграл его три раза подряд. Мы так увлеклись, что, когда стемнело, решились даже зажечь
лампу, не взирая на опасность быть открытыми!
После бесконечного ряда всевозможных игр мы поужинали, и артиллерист заключил
ужин шампанским. Мы продолжали курить сигары. Но он уже не был тем энергичным
реформатором, каким я его встретил утром. Он все еще был оптимистом, но это был уже не
активный, а осторожный оптимизм. Я вспоминаю, как он в конце концов чокнулся со мной и,
после весьма бессвязной речи с многочисленными перерывами, выпил за мое здоровье. Я
взял сигару и поднялся наверх, чтобы посмотреть на зеленоватый свет над Гайгетскими
холмами, о которых он мне говорил.
Сначала я совершенно машинально смотрел вдаль, поверх Лондонской долины.
Северные холмы были окутаны тьмой, огни около Кессингтона светились красным светом,
кое-где вспыхивали красно-желтые языки пламени и снова пропадали в глубокой синеве
ночи. Вся остальная часть Лондона была погружена в мрак. Ближе к дому я вдруг заметил
какой-то странный, переливающийся пурпурно-фиолетовый свет, который дрожал от
ночного ветерка. Долго я не мог понять, что это такое, пока, наконец, не догадался, что этот
бледный, фосфорический свет исходил от красной травы. Это снова вернуло меня к
действительности, к моему удивлению перед свершившимся и к пониманию истинного
соотношению вещей. Я посмотрел на Марс, который блестел далеко на западе красным
светом, потом долго и пытливо всматривался в темноту, в сторону Гэмстэда и Гайгета.
Я очень долго пробыл на крыше, удивляясь странным превращениям этого дня. Час за
часом припомнил я все мои переживания вплоть до глупой карточной игры. Все мои чувства