Page 119 - Горячий снег

носом воздух, проговорил окрепшим голосом:
— Наверное, мой приезд выглядит странно, товарищ член Военного совета. Но не
только я встревожен положением в дивизии Деева в данный момент. Я слышал мнение и
генерала Яценко, и члена Военного совета фронта Голубкова.
— Так в чем же дело? — Веснин поднял брови. — Что вы сказали о Голубкове? Он — в
штабе армии? Вы виделись с ним?
— Да, он приехал… И тоже высказал опасение насчет относительно сложного
положения дивизии. Голубков находится сейчас не в штабе, а на энпэ армии. Хотел вас
видеть, товарищ член Военного совета, но вы здесь…
Полковник Осин погладил вправо и влево шершавые доски стола, извинительно
улыбнулся Веснину голубоватыми, неуловимо цепляющимися за его глаза глазами. В них не
было того выражения защитного деревенского простодушия, какое было, когда разговаривал
с Бессоновым; в них просвечивало желание деликатно не обидеть, желание не переступать
определенных субординацией граней.
— Разговор шел о том, что вам и командующему армией удобнее было бы для
руководства боем сейчас находиться там, где нет все-таки такой угрозы вашей безопасности.
На энпэ армии, например.
— То есть? Переехать с энпэ дивизии на энпэ армии? Сейчас?
— На энпэ армии еще возможно проехать через северозападную окраину станицы. Я
проехал именно этим путем. Там еще сравнительно спокойно. Другой дороги уже нет.
Своими глазами видел немецкие танки на улицах. Но и эту дорогу с часу на час могут
перерезать…
— Переехать на энпэ армии, вы сказали? Разве эта забота входит в ваши
обязанности? — спросил Веснин и пожал плечами.
— Товарищ член Военного совета, — с некоторой обидой и упреком, удивляясь
наивной прямоте дивизионного комиссара, ответил Осин, — в данном случае, как я сказал,
это не мое личное мнение. Но нередко некоторые превратности боя заставляют проявлять
беспокойство и меня.
— Ах да, да-а, — протянул Веснин. — Да, да, беспокойство… Но я тоже обеспокоен,
товарищ Осин. И командующий — не менее меня. Это же естественно. Думаю, что и ему
известно, что пехота — это руки, танки — ноги, а полководец — голова… Потеряешь голову
— потеряешь все. Бессонов не из тех, кто теряет голову, рискует без надобности.
Намеренно сказав это, он несколько секунд с пытливым интересом разглядывал
кудрявые, слегка примятые шапкой белокурые, еще влажные волосы Осина, его широкий
лоб, немного крючковатый нос, его округлое здоровой полнотой лицо от природы сильного,
с крепким током крови и крепкими нервами человека и вроде бы впервые разглядел прямые
белые ресницы и льдистые искорки упорства в голубоватых глазах полковника, который в то
же время был мягок в каждом своем слове. И щеки Веснина начали гореть, покрываться
пятнами, и что-то неприязненное, как разочарование, подымалось в нем против Осина —
против его спокойного и прочного здоровья, покатого просторного лба, белых ресниц,
против этих его, казалось безобидных, полусоветов и этой сдержанности и вежливости, за
которой была скрыта осторожная и деликатная принадлежность к особой охранительной
власти, что в силу многих обстоятельств нужна была, существовала рядом, в одной армии с
Весниным, выполняя необходимые функции, никогда не вмешиваясь в обстановку боя, и
Веснин, подавляя раздражение, поднялся от стола.
— Значит, товарищ Осин, — сказал Веснин и с пятнами на щеках, засунув руки в
карманы полушубка, прошелся по блиндажу, — значит, в связи с обстановкой в дивизии
генералу Бессонову и мне нужно оставить этот энпэ? Но в конце концов вы же знаете, что на
войне никто, нигде и никогда не гарантирован ни от осколков, ни от пули. Ни на энпэ армии,
ни на энпэ дивизии. — Веснин вдруг увидел белокурый затылок Осина, его круглую
подбритую шею, плоские уши, внимательные и чуткие, и продолжал с прорвавшимся в
голосе раздражением: — Что за вздор? О чем вы мне говорите? Не могу понять этого. Кто