Page 124 - Горячий снег

обиженно поддергивая ремень, отряхиваясь, Веснин сказал непривычным тоном приказа:
— Слушайте внимательно, Касьянкин. Немедленно — к полковнику. Он ждет вас в
артиллерийском блиндаже. В конце траншеи. И немедленно назад, в штаб армии. Идите.
Бегом!
— Есть бегом, товарищ дивизионный комиссар! — явно обрадованный, воскликнул
Касьянкин. Он воспринял этот приказ как спасительное облегчение и, козырнув, неуклюже
бросился в озаренный ракетами ход траншеи.
— Что в самом деле стряслось, товарищ дивизионный комиссар? — посерьезнев,
произнес Божичко. — Или секрет?
Веснин сказал:
— Ваш юмор, Божичко, могу понять я, потому что знаю вас. Но не очень надейтесь,
что поймут все. Известно ли вам, что есть люди, которые воспринимают шутки слишком
серьезно?
— Спасибо, товарищ дивизионный комиссар. Но мне чихать на этих серьезных,
простите! Моя анкета чиста, как стеклышко! — бедово сказал Божичко. — Один на белом
свете как гвоздь. И прекрасно. Терять абсолютно нечего, кроме шпал в петлице. А Касьянкин
— лапоть и лопух, работает как колун, даже смех берет. Рассчитывает на родственность
адъютантских душ.
— То есть? — не понял и нахмурился Веснин. — Именно?
— Ба-альшой сундук, товарищ дивизионный комиссар, — засмеялся Божичко. — Но с
любопытством… Он мне: «Как живете с командующим, ничего генерал-то, сапоги не
заставляет снимать? Водку втихаря не глушит?» А я ему: «Ты стихи про „Убей немца“
знаешь? Автомат умеешь держать? Как оружие приспособляют — под мышкой или ниже
поясницы?» Он опять: «Мрачноват очень генерал-то, как с комиссаром-то, дружки или в
контрах?» Прелестно и откровенно поговорили, товарищ дивизионный комиссар!
— Бессонов там? — спросил Веснин, глядя в ту сторону траншеи, где возникали и
истаивали при опадающем свете ракет фигуры людей, и пошел по траншее, но, против воли,
он замедлял шаги и вдруг остановился в нише для буссоли, потому что не в силах был
сказать Бессонову то, что знали полковник Осин и он, член Военного совета, то, о чем
Бессонов никак не подозревал: о противоестественно страшной судьбе того остриженного, с
вымученной улыбкой мальчика, его сына, который не был убит, а жил в плену уже несколько
месяцев.
«Он может спросить о причине приезда Осина. Что я отвечу? Подойти сейчас и в глаза
ему лгать? — думал Веснин. — Каковы же будут тогда наши отношения дальше? Нет, не
могу подойти к нему и делать вид, что ничего не произошло. Между нами должна быть
абсолютная искренность и честность… Но язык не повернется сказать ему сейчас о сыне, не
могу…».
Веснин чувствовал, что именно непроходящие непростота и натянутость в отношениях
с Бессоновым не давали ему никакого права дипломатично изворачиваться, он не должен
был что-либо смягчать, уходить от главного — и, так стоя в нише для буссоли, он испытывал
отвратительно жгучий стыд в душе.
— Петр Александрович! — Веснин неожиданно для себя вышагнул из ниши, быстро
подошел к Бессонову, окруженному возле стереотрубы офицерами. — Петр
Александрович…
— Вот вы мне и нужны, Виталий Исаевич, — сказал Бессонов и выпрямился у
стереотрубы, носовым платком вытер исколотое снежной крошкой лицо. — Триста пятая
вступила в бой. Посмотрим теперь, как сложится. Но главное вот что… — Он все обтирал
лицо носовым платком с видом рассеянной раздумчивости. — Главное теперь — танковый и
механизированный корпуса. Поторопить их, всеми силами поторопить! Попросил бы вас,
Виталий Исаевич, поехать навстречу танковому корпусу в район сосредоточения и, если не
возражаете, пока оставаться там для более успешной координации действий. Считаю это
необходимым. Вы, кажется, любите танкистов, насколько я помню?