Page 129 - Горячий снег

западной окраине станицы.
Но когда он подумал об этом, трассирующая пулеметная очередь молниеносным
скачком пролетела над верхом машины, и майор Титков первый увидел то, чего не мог
видеть близорукий Веснин. Человек десять немцев спускались с бугра по направлению к
дороге: очевидно, разведка, посланная проверить, не остался ли кто цел в машине.
Немцы с опаской сходили по скату; двое из них задержались с ручным пулеметом на
бугре — стреляли стоя: один пригнулся, другой положил сзади ствол пулемета ему на спину,
как на подставку. Титков, который секунду назад еще надеялся, что немцы пройдут мимо,
почти с отчаянием оглянулся на Веснина с ненужным желанием крикнуть: «Сюда идут,
сюда!» Но Веснин молча, сдернув перчатки, вырвал пистолет из кобуры; догадался уже, что
не миновало — немцы приближались к машине.
— Уходить, уходить! Товарищ дивизионный комиссар, бегите к домикам! Бегите
отсюда! Мы прикроем! Касьянкин, уводи комиссара! Касьянкин, встать!.. Встать,
приказываю!..
Полковник Осин, вытащивший Касьянкина из машины, сильным толчком правой руки
пытался прислонить своего адъютанта спиной к капоту, в левой сжимал его автомат. А
Касьянкин, сползая по капоту, корчась, старался сесть на снег, вскрикивал просяще и тонко:
— Товарищ полковник… миленький… ногу, ногу мне вывихнуло… Не могу я, не
могу! — и барахтался, отталкивал руку Осина, мотал из стороны в сторону искаженным
плачем лицом.
Веснина передернуло.
— Оставьте его! — сказал Веснин, чувствуя холод на спине от этого полного ужаса
крика, от этой мольбы, в которой звучала сама смерть.
Тогда Осин с злобной брезгливостью отпустил обмякшее мешком тело Касьянкина и
весь вскинулся, дернулся к Титкову, к Веснину, с осиплой задышкой скомандовал:
— Товарищ дивизионный комиссар, немедленно уходите к домикам! Бегом, ползком к
домикам! Там укроетесь! Двести метров до домиков! Титков! Мы с тобой тут! На
Касьянкина надежды нет…
А предсмертный вопль Касьянкина все еще звенел в ушах Веснина, хотя тот лишь
стонал, всхлипывая, темным комом забиваясь под днище машины.
— Нет, Осин, — ответил Веснин, стоя за машиной, и отвел предохранитель
пистолета. — Никуда я отсюда не побегу. Это не выход, Осин.
— Вы понимаете, товарищ дивизионный комиссар! — крикнул Осин. — Понимаете,
что это?.. — И белое лицо его приблизилось к лицу Веснина.
— Понимаю… Примем бой здесь, Осин.
Веснин все понимал с той оголенной трезвостью, в которой уже не было никакой
надежды, понимал, что он не добежит до домиков — двести метров по освещенной заревом
низине, — понимал, что нет выхода, что случилось в его жизни невероятное, неожиданное,
раньше случавшееся с другими, то, во что было трудно поверить, как в бредовом сне, когда
перед тобой одна за другой захлопываются намертво двери. Понимал, что немцы идут,
спускаются по бугру к машине и что этот бой без надежды, который он в силу
безвыходности решил принять, не будет долгим. Но он все-таки не представлял, что может
умереть через полчаса, через час, что мир сразу и навсегда исчезнет и его не станет.
Близоруко щурясь, он стоял, положив руку с пистолетом на крыло машины, чувствовал
мертвенный холод железа не в руке, а в груди и ощущал жестко стиснувшие его с двух
сторон плечи майора Титкова и Осина.
Сотрясая землю, танки со скрежетом, с грохотом обходили со степи станицу,
рассыпанные по бугру тени автоматчиков спускались по скату к машине, ручной пулемет
теперь не стрелял. По-видимому, немцы только попытались прощупать начальными
выстрелами, есть ли кто живой здесь, и поэтому шли в рост, успокоенно перекликаясь меж
собой невнятными голосами.
— Ог-гонь! — с ожесточением выругавшись, скомандовал Осин и, животом лежа на