Page 14 - Горячий снег

Обгоняя полковника Деева, он шагал, чуть хромая; останавливался возле каждой
батареи, выслушивал доклад, затем, переложив тонкую бамбуковую палочку из правой руки
в левую, подносил ладонь к виску, продолжал обход. В тот момент, когда командующий
армией и сопровождавшие его командиры задержались близ соседнего вагона, Кузнецов
услышал высокий и резкий голос генерала:
— Отвечая на ваш вопрос, хочу сказать вам одно: четыре месяца они осаждали
Сталинград, но не взяли его. Теперь мы начали наступление. Враг должен почувствовать
нашу силу и ненависть полной мерой. Запомните и другое: немцы понимают, что здесь, под
Сталинградом, мы перед всем миром защищаем свободу и честь России. Не стану лгать, не
обещаю вам легкие бои — немцы будут драться до последнего. Поэтому я требую от вас
мужества и сознания своей силы!
Генерал выговорил последние слова возбужденным голосом, какой не мог не возбудить
других; и Кузнецов колюче ощутил убеждающую власть этого худого, в черном полушубке,
человека с болезненным, некрасивым лицом, который, пройдя соседнюю батарею,
приближался к хозвзводу. И, еще не зная, что будет докладывать генералу, оказавшись здесь,
около кухонь, он подал команду:
— Смир-рно! Равнение направо! Товарищ генерал, хозвзвод первой батареи второго
дивизиона…
Он не закончил доклад; вонзив палочку в снег, генерал-лейтенант остановился против
замершего хозвзвода, вопросительно перевел жесткие глаза на командира дивизии Деева.
Тот с высоты своего роста ответил ему успокаивающим кивком, улыбнулся яркими губами,
сказав крепким молодым баритоном:
— Потерь здесь, товарищ генерал, нет. Все целы. Так, старшина?
— Нимая ни одного хлопця, товарищ полковник! — преданно и бодро выкрикнул
Скорик, непонятно почему вставляя в речь украинские слова. — Старшина батареи
Скорик! — И, по-бравому развернув грудь, застыл с тем же выражением полного
послушания.
Бессонов стоял в четырех шагах от Кузнецова, были видны заиндевевшие от дыхания
уголки каракулевого воротника; худощавые, гладко выбритые сизые щеки, глубокие складки
властно сжатого рта; из-под приспущенных век что-то знающий, усталый взор много
пережившего пятидесятилетнего человека колюче ощупывал нескладные фигуры ездовых,
каменную фигуру старшины. Старшина Скорик, круто выпятив грудь, сдвинув ноги, подался
вперед.
— Зачем так по-фельдфебельски? — произнес генерал скрипучим голосом. — Вольно.
Бессонов выпустил из поля зрения старшину, его хозвзвод и утомленно обратился к
Кузнецову.
— А вы, товарищ лейтенант, какое имеете отношение к хозяйственному взводу?
Кузнецов вытянулся молча.
— Вас застал здесь налет? — как бы подсказывая, проговорил полковник Деев, но
соучастливым был его голос, брови же полковника раздраженно соединились на
переносице. — Почему молчите? Отвечайте. Вас спрашивают, лейтенант.
Кузнецов почувствовал нетерпеливо-торопящее ожидание полковника Деева, заметил,
как старшина Скорик и его разношерстный хозвзвод одновременно повернули к нему
головы, увидел, как переминались сопровождающие командиры, и выговорил наконец:
— Нет, товарищ генерал…
Полковник Деев прижмурил на Кузнецова рыжие ресницы.
— Что «нет», лейтенант?
— Нет, — повторил Кузнецов. — Меня здесь не застал налет. Я ищу своего командира
орудия. Его не оказалось на поверке. Но я думаю…
— Никаких командиров орудий в хозвзводе нет, товарищ генерал! — выкрикнул
старшина, захлебнув в грудь воздух и выкатив глаза на Бессонова.
Но Бессонов не обратил на него внимания, спросил: