Page 56 - Горячий снег

друг друга. — Он помолчал, и Веснин не перебивал его. — Если же это не так, готов
немедленно извиниться за вышесказанное.
— Петр Александрович, — Веснин даже сдернул очки, с грустным вниманием глядя
близорукими глазами. — Спасибо за откровенность. Но заявляю тоже совершенно искренне:
если бы кто-то попытался насторожить мое внимание в твою сторону, я послал бы этого
дурака к чертовой матери, если не дальше! Больше добавить ничего не могу.
— Благодарю, — усмехнулся Бессонов. — Извини за этот разговор.
— Напротив, — сказал Веснин, — я хотел бы, чтобы у нас нашлось время поговорить
более обстоятельно. Только не в машине, конечно.
— В дивизии поговорим, — пообещал Бессонов. И суховато добавил: — Разумеется,
если немцы позволят…

Глава восьмая

В третьем часу ночи дивизия полковника Деева, завершив двухсоткилометровый марш,
вышла в заданный район — на северный берег реки Мышкова — и без отдыха стала
занимать оборону, вгрызаться в мерзлую землю, твердую, как железо. Теперь все уже знали,
с какой целью занимался этот рубеж, представлявшийся в воображении последним барьером
перед Сталинградом.
Тяжкое погромыхивание отдаленного боя, доносившееся спереди, накалилось в
четвертом часу ночи. Небо на юге посветлело — розовый сегмент, прижатый темнотой к
горизонту. И в коротких затишьях в той стороне, откуда приближалось невидимое,
неизвестное, слышны были на занимаемом рубеже скрежет лопат в звонком каменном
грунте, тупые удары кирок, команды, фырканье лошадей. Два стрелковых батальона, три
батареи артполка и отдельный противотанковый дивизион были выдвинуты, переброшены
через реку по единственному мосту, соединявшему станицу, и закреплялись впереди
главных сил дивизии, окапывались здесь. В охватившем всех возбуждении люди, то и дело
матерясь, глядели на зарево, потом на северный берег, на пятна домов по бугру, на
деревянный мост, по которому шли запоздалые орудия артполка.
А река Мышкова, разделявшая станицу, лежала внизу, синея под звездами. Снег
густым дымом сдувало с высоких ее берегов, поземка жгутами скользила, неслась по льду,
обвивая впаянные в лед сваи моста.
Батарея лейтенанта Дроздовского, поставленная на прямую наводку позади боевого
охранения, зарывалась в землю на самом берегу реки, и спустя три часа изнурительной
работы орудия были вкопаны на полтора лопатных штыка.
Лейтенант Кузнецов, горячий, мокрый от пота, сначала испытывал азартное чувство
какой-то одержимой поспешности, как испытывали это и все, слушая заглушенные
расстоянием обвальные раскаты в стороне светлого сегмента неба. Каждый понимал, что бой
приближается, неумолимо идет оттуда и, не успев окопаться, без защиты земли, останешься
на заснеженном берегу раздетым. А лопаты не брали прокаленную холодами почву, сильные
удары кирок выдалбливали лунки, клевали землю, брызгая крепкими, как кремень,
осколками.
По берегу дул низовой ветер, шевелились в мутно-белой мгле фигуры солдат-
артиллеристов и соседей-пехотинцев; между ними темнели щиты орудий.
Мороз, усилившийся к ночи, затруднял дыхание, не было возможности разговаривать;
дышали с хрипом; иней мгновенно садился плотным налетом на потные лица, ледком
залеплял веки, едва лишь кто-нибудь прекращал на минуту работу. Неутолимо хотелось пить
— сгребали с брустверов пригоршнями уплотненный осколками земли снег, жевали его;
пресная влага леденила горло; скрипело на зубах. Обливаясь потом, лейтенант Кузнецов
безостановочно бил киркой в землю, он никак не мог остановиться. По мокрому телу под
прилипшей к спине гимнастеркой шершавыми змейками полз озноб. Кузнецов с жадностью
глотал снег, но пересыхало во рту, и мучила непрерывная мысль о чистой, пахучей,