Page 64 - Горячий снег

цветном халатике, с распущенными по плечам пышными волосами. Потом множество
напряженных и строгих женских лиц, множество обтянутых по выпирающим грудям
мундиров на фоне казарменного здания. Затем еще одна фотография на море: надутый парус
накренившейся яхты, влажные от брызг сильные бедра этой белокурой немки, мужественно
подтягивающей снасть над головой пышноволосой подруги, испуганно обнявшей ее полные
ноги под брызгами вздыбленной волны.
— Эта беленькая… наверно, нравилась мужчинам, — сказала Зоя, не подымая глаз. —
Все-таки красива… А вам нравится она, Давлатян?
Лейтенант Давлатян, занятый супом, не ожидая вопроса, сделал торопливый глоток и
проговорил сердито:
— Ужасно недосаливает суп наш уважаемый повар. В горло не лезет. Подавиться
можно… Отвратительное лицо! — заявил он, скользнув краешком глаза по фотографии. —
Что здесь может нравиться? Эсэсовка и дурища наверняка. Улыбается, как кошка. Ненавижу
эти фашистские морды! Как она может улыбаться?
«Да, он прав, — подумал Кузнецов. — Почему у меня тоже, когда вижу что-нибудь из
Германии, сразу подкатывает что-то к горлу?»
— Насчет вкусов не спорят, Зоечка! — сказал, захохотав, Нечаев. — Тут я выдрал в
конце. Посмотрели бы, что у нее за картинки были — умереть можно! Разный разврат.
Особенно женский. Знаете, такая поэтесса Сафо была? В Риме…
— Ну и что? — Зоя удивленно повела на него длинными бровями. — Только не в Риме,
а в Греции. И что же?
— Вы опять начинаете? О каком таком разврате вы говорите Зое, Нечаев? — краснея,
одернул Давлатян. — У вас бзик какой-то! Или вы лишних сто граммов выпили?
— Сто свои, товарищ лейтенант. Трезв, как молодая монашка.
— Давлатян, вы меня защищаете? — сказала Зоя ласково и положила ладонь ему на
плечо, тихонько погладила. — Какой вы чудесный мальчик! Ни о чем не знаете?.. А я уже
видела эту гадость в одном немецком блиндаже под Харьковом… Когда вырывались из
окружения. Оклеен был весь блиндаж.
Давлатян в растерянности вывернул плечо из-под ее снисходительно и нежно гладящих
пальцев и, взъерошенный, проговорил:
— Оставьте, пожалуйста, товарищ санинструктор, свои неуместные замечания! Я не
мальчик. И не гладьте меня, пожалуйста. Я не люблю…
— Ну, хорошо, хорошо. Не буду.
«Нет, он действительно прекрасный парень, этот Давлатян, — подумал Кузнецов,
чувствуя благостно разлившееся по всему телу тепло выпитой водки и не вступая в
разговор. — Он всегда мне нравился».
— Зоечка! — сказал Нечаев и, играя улыбкой, снял шапку, наклонил ладную, красивую
черноволосую голову. — У лейтенанта Давлатяна невеста, а я один как перст. И мама во
Владивостоке. Холостяк. Погладьте, буду терпеть. Я люблю это терпеть.
— Бессмысленно, Нечаев, — шутливо ответила Зоя, пожимая плечами. — Ну, что это
вам даст? Вы все не так поймете. Потом во Владивостоке вы были в окружении королев-
балерин… Нет, неужели, Давлатян, у вас невеста? — спросила она ласково. — А я не
знала…
— Милая Зоечка, я буду тише травы, — взмолился наполовину серьезно, однако с
навязчивой страстностью Нечаев, еще ниже склоняя голову. — Прикоснитесь пальчиками…
Или брезгуете? Вот убьют завтра — и не испытаю, какие у вас нежные пальчики!
— При чем здесь невеста?.. Глупистика какая-то! — возмутился Давлатян и часто
заморгал на Нечаева. — Прекратите эти неуместные бульварные пошлости, сержант! На
месте Зои я сплошные пощечины вам отвешивал бы! Да, да!
— Спасибо, лейтенант…
Зоя засмеялась, в то же время сдерживая смех, ее суженные глаза лучисто светились,
устремленные на смущенного Давлатяна.