Page 65 - Горячий снег

А Нечаев, надев шапку, явно раздосадованный тем, что ему помешали в приятной,
развлекающей его игре, изобразил обиду на фатоватом, с бархатными родинками лице,
сказал:
— Напрасно, товарищ лейтенант. Испытать Зоечку хотел, а вы уж!.. Играет она: и
вроде замужем была, и вроде ей тридцать лет, и все знает, а сама… одуванчик!
Но тотчас умолк, попав в луч ее взгляда.
— То, что испытала я, еще не испытали вы, Нечаев! — смело заговорила Зоя. —
Полейте мне на руки мою водку, — приказала она таким тоном, словно имела право
приказывать Нечаеву. — Пальцы стали отвратительно липкими после вашего альбома.
Спрячьте его. И когда захотите себя испытать в трудную минуту, смотрите на эту
обнаженную немочку!
Нечаев, защитно похохатывая, приподнялся на локте, нашел ее кружку и с мстительной
щедростью вылил всю до капли водку на ковшиком сложенные ладони Зои.
— Жаль, конечно, водку, но ради вас, Зоечка…
— Ради меня ничего не надо. Спасибо. — Зоя сдвинула колени, на которые кругло
натянута была пола полушубка, поднесла руки к шипящему пламени гильзы, взглянула на
Кузнецова: — Вы что, спите, товарищ лейтенант? Странно, когда один человек молчит. Как
трезвый среди пьяных. У вас что, аппетита нет?
— Я не сплю, — отозвался Кузнецов, неподвижно сидя в тени. — Просто согреваюсь…
Он действительно наслаждался благодатным теплом землянки, ее влажной духотой,
живым светом самодельной лампы, звуками голосов, угловатыми тенями по стенам;
внутренняя зябкая дрожь прошла; потный, он все же основательно промерз на ветреном
берегу, мокрые ремешки холодка еще прислонялись к лопаткам, но ему не хотелось менять
положения, не было сил пошевелиться. «Она была в окружении под Харьковом? Она
воевала? Какое у нее удивительное лицо, — смутно думал он, глядя на Зою. — В общем
некрасива. Только глаза. И выражение лица меняется. Но она нравится и Нечаеву, и
Уханову, и мне… Что у нее с Дроздовским? Непонятно как-то все…».
— Послушай, Кузнецов! — перебил спокойное течение его мыслей Давлатян. —
Почему не ешь? Суп остыл!
— Кто говорит, что суп остыл? — раздался за пологом землянки начальственный
басок. — Суп как огонь! Можно к вам?
— Давай, давай, старшина, всовывайся! — проговорил снаружи голос Уханова. —
Всовывайся!
Тяжелые ноги завозились у входа, с шорохом скатывая вниз комья земли, кто-то шарил
по занавеси и, найдя край, оттолкнул ее в сторону. И высунулось из-за брезента узкое,
набрякшее, ошпаренное морозом лицо Скорика, несколько хищно, по-птичьи посаженные
глаза замерцали.
— Вы не заблудились, старшина? — спросил Кузнецов, по одному виду надвинутой на
брови новенькой шапки вспомнив запоздалый его приезд. — Что хотите?
— Очень вы строги, товарищ лейтенант. Строже, можно сказать, чем сам комбат! —
заговорил старшина с достойной его неуязвимого положения колкостью и прибавил: — Вот!
Доппаек положенный получите. И приказ вам и лейтенанту Давлатяну — к комбату… И
санинструктору. От комбата я…
— Оставьте доппаек здесь. И идите.
— Вещмешок не могу оставить. Потом никаких следов не найдешь. А другой на земле
не валяется.
— Входите быстро — и освобождайте мешок!
Старшина втиснулся в землянку, внеся холод, поставил вещмешок с продуктами на
брезент, подчеркнуто солидно вынимая галеты, масло, сахар, табак в пачках — целое
богатство, к которому Кузнецов был сейчас равнодушен: обманчивую какую-то сытость
чувствовал он после выпитой водки и съеденного сухаря.
— На двоих! — напомнил старшина. — На лейтенанта Давлатяна и вас.