Page 67 - Горячий снег

задумает? Будете царапаться? Кусаться? Смешно будет выглядеть!
— Опять — насторожился Давлатян с выражением человека, потерявшего всякое
терпение. — Опять ерунду дурацкую говорите! Зоя, пожалуйста…
Он придержал брезент над входом в землянку, пропуская Зою вперед.

Глава девятая

Они вышли в ночь, заполненную стуком лопат, кирок, сыпучим шорохом
отбрасываемой земли. Кухня еще темнела на льду под обрывом берега, но жарок забыто
потух в ней, не гремел черпак повара: вокруг не было никого; продрогшая лошадь
переступала ногами, отфыркиваясь, жевала из торбы.
Небо над откосом горело заревом. Белый отблеск лежал на кромке бугров. И опять
Кузнецову стало не по себе от этой глубоко распространенной в ночи тишины, от этой
безмолвной затаенности в стороне немцев. Он молчал. Молчали Давлатян и Зоя. Слышно
было, как похрустывал, ломался ледок под валенками.
«Значит, Зое тоже приказано к комбату», — думал Кузнецов. Он знал независимые
санинструкторские обязанности Зои в батарее, ее свободное положение, позволяющее
находиться в любом взводе, и досадовал, что она покорно шла сейчас в землянку
Дроздовского, который, казалось, имел на нее особое подчиняющее право…
— Зоя… вы, конечно, пошутили тогда? — не вытерпел Кузнецов. — Насчет мужа?
Они поднялись по льду в потемки обрыва, голубеющего отливом снега, шли теперь
близко друг к другу по натоптанной солдатами тропе вдоль основания откоса.
— Нет, серьезно! — Голос ее дрогнул, точно она оступилась на скользком уступе
берега. — Я не пошутила…
— Зачем вы нас обманываете? Совершенно не так! — заявил Давлатян и, задержавшись
позади Зои, воскликнул: — Смотри, Кузнецов, здесь река как противотанковый ров.
Прекрасно! Если танки прорвутся, здесь застрянут. А по льду не пойдут — не выдержит! В
каком направлении сейчас Сталинград? На север?
— Километров сорок пять на северо-восток, — сказал Кузнецов. — Если они на тот
берег прорвутся, то это слишком далеко… не хотел бы!
Зоя остановилась. Белый ее полушубок, ее лицо сливались в тени с глубокой синевой
снега на крутом откосе, и очень темными были глаза, поднятые к светлеющей полосе зарева
под берегом.
— Если прорвутся… — повторила она и, подождав Давлатяна, спросила без всякой
видимой связи: — А вы, Давлатян, совсем не боитесь умереть?
— Почему я должен бояться умереть?
— У вас невеста. И вы, наверное, похожи на свою невесту. Она такая же милая, как вы?
Милая кошечка? Правда?
— Это не имеет значения! — насупился Давлатян. — Совершенно не имеет… Для чего
вы говорите, что я милый? Я вовсе не милый… и при чем здесь кошечка? Я не люблю кошек.
У нас не было дома кошек. Никогда.
— А вы где жили — в Армении? Там учились в школе?
— В Свердловске. У меня отец армянин, мама — русская. Ни разу, к сожалению, не
был в Армении. Язык даже не знаю.
— А скажите, Давлатян, если это можно, как же звать вашу невесту? Наверно, Наташа
или Зина? Я не угадала?
— Мурка. Кошка Мурка. Кыс, кыс, кыс. Вот и все.
— Зачем вы сердитесь, Давлатян? Честное слово, я не хотела вас обидеть. — Она
грустно улыбнулась. — Мне просто приятно говорить с вами. Вот Кузнецов тоже как-то
странно смотрит на меня. Зачем вы на меня сентябрем смотрите, мальчики? Неужели я это
заслужила?
— Это ваша фантазия, Зоя, — смягчившись, сказал Давлатян. — Мы сентябрем не