Page 77 - Горячий снег

Дроздовский выдержал несколько секунд бездействия, застыв, ослепленный, посмотрел
в почерневшее и сверкающее небо, в котором все неслось, ревело, двигалось, и
срывающимся криком подал команду:
— Бат-тарея, в укрытие!..
И побежал к наблюдательному пункту мимо замелькавших белых лиц у орудий, мимо
согнутых спин солдат, под гремящим небом.

Глава одиннадцатая

Мощный рев моторов нависал над головой, давил все звуки на земле, дрожал,
колотился в ушах.
Первый косяк самолетов начал заметно менять конфигурацию, растягиваться,
перестраиваться в круг, и Кузнецов видел, как фонтанами красных и синих светов вставали
немецкие ракеты за домами станицы. Ответная ракета, прорисовав дымную нить, красной
вспышкой отделилась от головного «юнкерса» и, обесцвеченная сверканием множества
плоскостей, быстро спала, угасла в розовеющем воздухе. Немцы сигналили с земли и
воздуха, уточняя район бомбежки, но Кузнецов уже не пытался сейчас определить,
рассчитать, где они будут бомбить: это было ясно. «Юнкерсы» один за другим
выстраивались в огромный круг, очерчивая, захватывая в него станицу, северный берег,
пехотные траншеи, соседние батареи, — вся передовая замкнулась этим плотным
воздушным кольцом, из которого теперь, казалось, невозможно было никуда вырваться, хотя
на том берегу засветилась перед восходом солнца свободная степь, по-утреннему покойно
пламенели высоты.
— Воздух! Воздух!.. — бессмысленно и надрывно кричали на батарее и где-то внизу,
под берегом.
Кузнецов стоял слева от орудия, в ровике, вместе с Ухановым и Чибисовым, — ровик
был тесен для троих. Они ощущали ногами дрожание земли; осыпались твердые комья с
бруствера от слитного рева моторов, сотрясающего воздух. Совсем близко видел Кузнецов
разверстые ужасом черные, как влажный графит, глаза Чибисова на поднятом к небу
треугольном лице с придавленным, ошеломленным выражением, видел рядом задранный
подбородок, светлые, в движении, упорно, зло считающие глаза Уханова, — и все тело туго
сжималось, подбиралось, точно в тяжком сне, когда не можешь сдвинуться с места, а тебя
настигает неотвратимое, огромное. Он почему-то вспомнил о том котелке пахучей, ломящей
зубы воды, принесенной Чибисовым из проруби, и вновь почувствовал жгущую жажду,
сухость во рту.
— Сорок восемь, — сосчитал наконец Уханов с каким-то облегчением и перевел точки
зрачков на Чибисова, толкнул плечом в его съеженное плечо. — Ты что, папаша, дрожишь
как лист осиновый? Страшнее смерти ничего не будет. Дрожи не дрожи — не поможет…
— Да разве не сознаю я… — сделал судорожную попытку улыбнуться Чибисов. — Да
вот… само собой лезет… Кабы мог я… не могу совладать, горло давит… — И показал на
горло.
— А ты думай о том, что ни хрена не будет. А если будет, то ничего не будет. Даже
боли, — сказал Уханов и, уже не глядя на небо, зубами стянул рукавицу, достал кисет. —
Насыпай. Успокаивает. Сам успокоюсь. Давай и ты, лейтенант. Легче станет.
— Не хочу. — Кузнецов отстранил кисет. — Котелок бы воды… пить хочу.
— Сюда они! На нас!..
Этот возглас и рыскающие, опустошенные глаза Чибисова заставили Кузнецова на миг
поднять голову. И будто широко пахнуло в лицо огненным запахом несущейся с неба
судьбы. Что-то сверкающее, огромное, с ярко видимыми черно-белыми крестами — неужели
это головной «юнкере»? — на секунду остановилось, споткнулось в воздухе и, хищно
вытягивая черные когти, оглушая визжащим звуком зазубренного железа по железу, стало
отвесно падать на батарею, ослепляя блеском мчавшегося вниз многотонного металла, под