Page 30 - Хаджи Мурат

большой: три золотых и серебра много. Хан-Магома тотчас же понял, в чем игра, и,
позванивая медными, которые были у него в кармане, вошел в круг и сказал, что держит на
все.
— Как же на все? Разве у тебя было? — спросил Лорис-Меликов.
— У меня всего было двенадцать копеек, — оскаливая зубы, сказал Хан-Магома.
— Ну, а если бы проиграл?
— А вот.
И Хан-Магома указал на пистолет.
— Что же, отдал бы?
— Зачем отдавать? Убежал бы, а кто бы задержал, убил бы. И готово.
— Что же, и выиграл?
— Айя, собрал все и ушел.
Хан-Магому и Элдара Лорис-Меликов вполне понимал. Хан-Магома был весельчак,
кутила, не знавший, куда деть избыток жизни, всегда веселый, легкомысленный, играющий
своею и чужими жизнями, из-за этой игры жизнью вышедший теперь к русским и точно так
же завтра из-за этой игры могущий перейти опять назад к Шамилю. Элдар был тоже вполне
понятен: это был человек, вполне преданный своему мюршиду, спокойный, сильный и
твердый. Непонятен был для Лорис-Меликова только рыжий Гамзало. Лорис-Меликов
видел, что человек этот не только был предан Шамилю, но испытывал непреодолимое
отвращение, презрение, гадливость и ненависть ко всем русским; и потому Лорис-Меликов
не мог понять, зачем он вышел к русским. Лорис-Меликову приходила мысль, разделяемая и
некоторыми начальствующими лицами, что выход Хаджи-Мурата и его рассказы о вражде с
Шамилем был обман, что он вышел только, чтобы высмотреть слабые места русских и,
убежав опять в горы направить силы туда, где русские были слабы. И Гамзало всем своим
существом подтверждал это предположение. «Те и сам Хаджи-Мурат, — думал
Лорис-Меликов, — умеют скрывать свои намерения, но этот выдает себя своей
нескрываемой ненавистью».
Лорис-Меликов попытался говорить с ним. Он спросил, скучно ли ему здесь. Но он, не
оставляя своего занятия, косясь своим одним глазом на Лорис-Меликова, хрипло и
отрывисто прорычал:
— Нет, не скучно.
И так же отвечал на все другие вопросы.
Пока Лорис-Меликов был в комнате нукеров, вошел и четвертый мюрид
Хаджи-Мурата, аварец Ханефи, с волосатым лицом и шеей и мохнатой, точно мехом
обросшей, выпуклой грудью. Это был нерассуждающий, здоровенный работник, всегда
поглощенный своим делом, без рассуждения, как и Элдар, повинующийся своему хозяину.
Когда он вошел в комнату нукеров за рисом, Лорис-Меликов остановил его и
расспросил, откуда он и давно ли у Хаджи-Мурата.
— Пять лет, — отвечал Ханефи на вопрос Лорис-Меликова. — Я из одного аула с ним.
Мой отец убил его дядю, и они хотели убить меня, — сказал он, спокойно из-под сросшихся
бровей глядя в лицо Лорис-Меликова. — Тогда я попросил принять меня братом.
— Что значит: принять братом?
— Я не брил два месяца головы, ногтей не стриг и пришел к ним. Они пустили меня к
Патимат, к его матери. Патимат дала мне грудь, и я стал его братом.
В соседней комнате послышался голос Хаджи-Мурата. Элдар тотчас же узнал призыв
хозяина и, отерев руки, широко шагая, поспешно пошел в гостиную.
— Зовет к себе, — сказал он, возвращаясь.
И, дав еще папироску веселому Хан-Магоме, Лорис-Меликов пошел в гостиную.

XIII

Когда Лорис-Меликов вошел в гостиную, Хаджи-Мурат с веселым лицом встретил его.