Page 32 - Хаджи Мурат
P. 32
собой солдата. Солдат убился насмерть, а я вот жив остался. Ребры, голову, руки, ногу — все
поломал. Пополз было — и не мог. Закружилась голова, и заснул. Проснулся мокрый, в
крови. Пастух увидал. Позвал народ, снесли меня в аул. Ребры, голова зажили, зажила и
нога, только стала короткая.
И Хаджи-Мурат вытянул кривую ногу.
— Служит, и то хорошо, — сказал он. — Народ узнал, стал ездить ко мне. Я
выздоровел, переехал в Цельмес. Аварцы опять звали меня управлять ими, — с спокойной,
уверенной гордостью сказал Хаджи-Мурат. — И я согласился.
Хаджи-Мурат быстро встал. И, достав в переметных сумах портфель, вынул оттуда два
пожелтевшие письма и подал их Лорис-Меликову. Письма были от генерала Клюгенау.
Лорис-Меликов прочел. В первом письме было:
«Прапорщик Хаджи-Мурат! Ты служил у меня — я был доволен тобою и считал тебя
добрым человеком. Недавно генерал-майор Ахмет-Хан уведомил меня, что ты изменник, что
ты надел чалму, что ты имеешь сношения с Шамилем, что ты научил народ не слушать
русского начальства. Я приказал арестовать тебя и доставить тебя ко мне, ты — бежал; не
знаю, к лучшему ли это, или к худшему, потому что не знаю — виноват ли ты, или нет.
Теперь слушай меня. Ежели совесть твоя чиста противу великого царя, если ты не виноват
ни в чем, явись ко мне. Не бойся никого — я твой защитник. Хан тебе ничего не сделает; он
сам у меня под начальством, так и нечего тебе бояться».
Дальше Клюгенау писал о том, что он всегда держал свое слово и был справедлив, и
еще увещевал Хаджи-Мурата выйти к нему.
Когда Лорис-Меликов кончил первое письмо, Хаджи-Мурат достал другое письмо, но,
не отдавая его еще в руки Лорис-Меликова, рассказал, как он отвечал на это первое письмо.
— Я написал ему, что чалму я носил, но не для Шамиля, а для спасения души, что к
Шамилю я перейти не хочу и не могу, потому что через него убиты мои отец, братья и
родственники, но что и к русским не могу выйти, потому что меня обесчестили. В Хунзахе,
когда я был связан, один негодяй на…л на меня. И я не могу выйти к вам, пока человек этот
не будет убит. А главное, боюсь обманщика Ахмет-Хана. Тогда генерал прислал мне это
письмо, — сказал Хаджи-Мурат, подавая Лорис-Меликову другую пожелтевшую бумажку.
«Ты мне отвечал на мое письмо, спасибо, — прочитал Лорис-Меликов. — Ты пишешь,
что ты не боишься воротиться, но бесчестие, нанесенное тебе одним гяуром, запрещает это; а
я тебя уверяю, что русский закон справедлив, и в глазах твоих ты увидишь наказание того,
кто смел тебя оскорбить, — я уже приказал это исследовать. Послушай, Хаджи-Мурат. Я
имею право быть недовольным на тебя, потому что ты не веришь мне и моей чести, но я
прощаю тебе, зная недоверчивость характера вообще горцев. Ежели ты чист совестью, если
чалму ты надевал, собственно, только для спасения души, то ты прав и смело можешь
глядеть русскому правительству и мне в глаза; а тот, кто тебя обесчестил, уверяю, будет
наказан, имущество твое будет возвращено, и ты увидишь и узнаешь, что значит русский
закон. Тем более что русские иначе смотрят на все; в глазах их ты не уронил себя, что тебя
какой-нибудь мерзавец обесчестил. Я сам позволил гимринцам чалму носить и смотрю на их
действия как следует; следовательно, повторяю, тебе нечего бояться. Приходи ко мне с
человеком, которого я к тебе теперь посылаю; он мне верен, он не раб твоих врагов, а друг
человека, который пользуется у правительства особенным вниманием».
Дальше Клюгенау опять уговаривал Хаджи-Мурата выйти.
— Я не поверил этому, — сказал Хаджи-Мурат, когда Лорис-Меликов кончил
письмо, — и не поехал к Клюгенау. Мне, главное, надо было отомстить Ахмет-Хану, а этого
я не мог сделать через русских. В это же время Ахмет-Хан окружил Цельмес и хотел
схватить или убить меня, У меня было слишком мало народа, я не мог отбиться от него. И
вот в это-то время ко мне приехал посланный от Шамиля с письмом. Он обещал помочь мне
отбиться от Ахмет-Хана и убить его и давал мне в управление всю Аварию. Я долго думал и
перешел к Шамилю. И вот с тех пор я не переставая воевал с русскими.
Тут Хаджи-Мурат рассказал все свои военные дела. Их было очень много, и