Page 106 - Петербурские повести

сказал: э! – и пожал плечами, и потом уже произнес: Е una porcheria.] Одно свинство! (итал.)
. ] – Затем maestro di casa в душевном порыве сделал необыкновенно сильный жест рукою, но
утишился, увидев, что князя давно пред ним не было. Он был уже на улице. Не желая
участвовать в карнавале, он не взял с собой ни маски, ни железной сетки на лицо, и
забросившись плащом, хотел только пробраться через Корсо на другую половину города. Но
народная толпа была слишком густа. Едва только продрался он между двух человек, как уже
попотчивали его сверху мукой; пестрый арлекин ударил его по плечу трещоткою, пролетев
мимо с своей коломбиною; конфетти и пучки цветов полетели ему в глаза, с двух сторон
стали ему жужжать в уши: с одной стороны граф, с другой медик, читавший ему длинную
лекцию о том, что у него находится в желудочной кишке. Пробиться между них не было сил,
потому что народная толпа возросла; цепь экипажей, уже не будучи в возможности
двинуться, остановилась. Внимание толпы занял какой-то смельчак, шагавший на ходулях
вравне с домами, рискуя всякую минуту быть сбитым с ног и грохнуться насмерть о
мостовую. Но об этом, кажется, у него не было забот. Он тащил на плечах чучело великана,
придерживая его одной рукою, неся в другой написанный на бумаге сонет, с приделанным к
нему бумажным хвостом, какой бывает у бумажного змея, и крича во весь голос: Ессо il gran
poeta morto! Ecco il suo sonetto colla coda (Вот умерший великий поэт! вот его сонет с
20
хвостом). Этот смельчак сгустил за собою толпу до такой степени, что князь едва мог
перевести дух. Наконец, вся толпа двинулась вперед за мертвым поэтом; цепь экипажей
тронулась, чему он обрадовался сильно, хоть народное движение сбило с него шляпу,
которую он теперь бросился подымать. Поднявши шляпу, он поднял вместе и глаза, и
остолбенел: перед ним стояла неслыханная красавица. Она была в сияющем альбанском
наряде в ряду двух других тоже прекрасных женщин, которые были пред ней как ночь пред
днем. Это было чудо в высшей степени. Всё должно было померкнуть пред этим блеском.
Глядя на нее, становилось ясно, почему италиянские поэты и сравнивают красавиц с
солнцем. Это именно было солнце, полная красота. Всё, что рассыпалось и блистает
поодиночке в красавицах мира, всё это собралось сюда вместе. Взглянувши на грудь и бюст
ее, уже становилось очевидно, чего недостает в груди и бюстах прочих красавиц. Пред ее
густыми блистающими волосами показались бы жидкими и мутными все другие волосы. Ее
руки были для того, чтобы всякого обратить в художника, – как художник, глядел бы он на
них вечно, не смея дохнуть. Пред ее ногами показались бы щепками ноги англичанок, немок,
француженок и женщин всех других наций; одни только древние ваятели удержали высокую
идею красоты их в своих статуях. Это была красота полная, созданная для того, чтобы всех
равно ослепить! Тут не нужно было иметь какой-нибудь особенный вкус; тут все вкусы
должны были сойтиться, все должны были повергнуться ниц; и верующий и неверующий
упали бы пред ней как пред внезапным появленьем божества. Он видел, как весь народ,
сколько его там ни было, загляделся на нее, как женщины выразили невольное изумленье на
своих лицах, смешанное с наслажденьем, и повторяли: “О, bella”, 21 как всё чтó ни
было, казалось, превратилось в художника и смотрело пристально на одну ее. Но в лице
красавицы написано было только одно вниманье к карнавалу: она смотрела только на толпу
и на маски, не замечая обращенных на нее глаз, едва слушая стоявших позади ее мужчин в
бархатных куртках, вероятно, родственников, пришедших вместе с ними. Князь принимался
было распрашивать у близ стоявших около себя, кто была такая чудная красавица и откуда.
Но везде получал в ответ одно только пожатье плечьми, сопровождаемое жестом, и

20 В италиянской поэзии существует род стихотворенья, известного под именем сонета с хвостом (con la
coda), когда мысль не вместилась и ведет за собою прибавление, которое часто бывает длиннее самого сонета.
(Прим. Гоголя.)

21 О, красавица! (итал.).