Page 82 - Петербурские повести

точно, я две тарелки, кажется, в рассеянности бросил на пол, которые тут же расшиблись.
После обеда ходил под горы. Ничего поучительного не мог извлечь. Большею частию лежал
на кровати и рассуждал о делах Испании.

Год 2000 апреля 43 числа.

Сегодняшний день – есть день величайшего торжества! В Испании есть король. Он
отыскался. Этот король я. Именно только сегодня об этом узнал я. Признаюсь, меня вдруг
как будто молнией осветило. Я не понимаю, как я мог думать и воображать себе, что я
титулярный советник. Как могла взойти мне в голову эта сумасбродная мысль? Хорошо, что
еще не догадался никто посадить меня тогда в сумасшедший дом. Теперь передо мною всё
открыто. Теперь я вижу всё как на ладони. А прежде, я не понимаю, прежде всё было передо
мною в каком-то тумане. И это всё происходит, думаю, оттого, что люди воображают, будто
человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны
Каспийского моря. Сначала я объявил Мавре, кто я. Когда она услышала, что перед нею
испанский король, то всплеснула руками и чуть не умерла от страха. Она, глупая, еще
никогда не видала испанского короля. Я, однако же, старался ее успокоить и в милостивых
словах старался ее уверить в благосклонности, и что я вовсе не сержусь за то, что она мне
иногда дурно чистила сапоги. Ведь это черный народ. Им нельзя говорить о высоких
материях. Она испугалась оттого, что находится в уверенности, будто все короли в Испании
похожи на Филиппа II. Но я растолковал ей, что между мною и Филиппом нет никакого
сходства и что у меня нет ни одного капуцина... В департамент не ходил... Черт с ним! Нет,
приятели, теперь не заманите меня; я не стану переписывать гадких бумаг ваших!

Мартобря 86 числа. Между днем и ночью.

Сегодня приходил наш экзекутор с тем, чтобы я шел в департамент, что уже более трех
недель как я не хожу на должность. Я для шутки пошел в департамент. Начальник отделения
думал, что я ему поклонюсь и стану извиняться, но я посмотрел на него равнодушно, не
слишком гневно и не слишком благосклонно, и сел на свое место, как будто никого не
замечая. Я глядел на всю канцелярскую сволочь и думал: «Что, если бы вы знали, кто между
вами сидит... Господи Боже! какую бы вы ералашь подняли, да и сам начальник отделения
начал бы мне так же кланяться в пояс, как он теперь кланяется перед директором». Передо
мною положили какие-то бумаги, чтобы я сделал из них экстракт. Но я и пальцем не
притронулся. Через несколько минут всё засуетилось. Сказали, что директор идет. Многие
чиновники побежали наперерыв, чтобы показать себя перед ним. Но я ни с места. Когда он
проходил чрез наше отделение, все застегнули на пуговицы свои фраки; но я совершенно
ничего! Что за директор! чтобы я встал перед ним – никогда! Какой он директор? Он пробка,
а не директор. Пробка обыкновенная, простая пробка, больше ничего. Вот которою
закупоривают бутылки. Мне больше всего было забавно, когда подсунули мне бумагу, чтобы
я подписал. Они думали, что я напишу на самом кончике листа: столоначальник такой-то.
Как бы не так! а я на самом главном месте, где подписывается директор департамента,
черкнул: «Фердинанд VIII». Нужно было видеть, какое благоговейное молчание воцарилось;
но я кивнул только рукою, сказав: «Не нужно никаких знаков подданничества!» – и вышел.
Оттуда я пошел прямо в директорскую квартиру. Его не было дома. Лакей хотел меня не
впустить, но я ему такое сказал, что он и руки опустил. Я прямо пробрался в уборную. Она
сидела перед зеркалом, вскочила и отступила от меня. Я, однако же, не сказал ей, что я
испанский король. Я сказал только, что счастие ее ожидает такое, какого она и вообразить
себе не может, и что, несмотря на козни неприятелей, мы будем вместе. Я больше ничего не
хотел говорить и вышел. О, это коварное существо – женщина! Я теперь только постигнул,
что такое женщина. До сих пор никто еще не узнал, в кого она влюблена: я первый открыл
это. Женщина влюблена в черта. Да, не шутя. Физики пишут глупости, что она то и то, – она