Page 77 - Петербурские повести

Ноября 9.

В восемь часов отправился в департамент. Начальник отделения показал такой вид, как
будто бы он не заметил моего прихода. Я тоже с своей стороны, как будто бы между нами
ничего не было. Пересматривал и сверял бумаги. Вышел в четыре часа. Проходил мимо
директорской квартиры, но никого не было видно. После обеда большею частию лежал на
кровати.

Ноября 11.

Сегодня сидел в кабинете нашего директора, починил для него двадцать три пера и для
ее, ай! ай!.. для ее превосходительства четыре пера. Он очень любит, чтобы стояло побольше
перьев. У! должен быть голова! Всё молчит, а в голове, я думаю, всё обсуживает. Желалось
бы мне узнать, о чем он больше всего думает; что такое затевается в этой голове. Хотелось
бы мне рассмотреть поближе жизнь этих господ, все эти экивоки и придворные штуки – как
они, что они делают в своем кругу, – вот что бы мне хотелось узнать! Я думал несколько раз
завести разговор с его превосходительством, только, черт возьми, никак не слушается язык:
скажешь только, холодно или тепло на дворе, а больше решительно ничего не выговоришь.
Хотелось бы мне заглянуть в гостиную, куда видишь только иногда отворенную дверь, за
гостиною еще в одну комнату. Эх, какое богатое убранство! Какие зеркала и фарфоры!
Хотелось бы заглянуть туда, на ту половину, где ее превосходительство, – вот куда хотелось
бы мне! в будуар: как там стоят все эти баночки, скляночки, цветы такие, что и дохнуть на
них страшно; как лежит там разбросанное ее платье, больше похожее на воздух, чем на
платье. Хотелось бы заглянуть в спальню... там-то, я думаю, чудеса, там-то, я думаю, рай,
какого и на небесах нет. Посмотреть бы ту скамеечку, на которую она становит, вставая с
постели, свою ножку, как надевается на эту ножку белый, как снег, чулочек... ай! ай! ай!
ничего, ничего... молчание.
Сегодня, однако ж, меня как бы светом озарило: я вспомнил тот разговор двух
собачонок, который слышал я на Невском проспекте. «Хорошо, – подумал я сам в себе, – я
теперь узнаю всё. Нужно захватить переписку, которую вели между собою эти дрянные
собачонки. Там я, верно, кое-что узнаю». Признаюсь, я даже подозвал было к себе один раз
Меджи и сказал: «Послушай, Меджи, вот мы теперь одни; я, когда хочешь, и дверь запру, так
что никто не будет видеть, – расскажи мне всё, что знаешь про барышню, что она и как? Я
тебе побожусь, что никому не открою». Но хитрая собачонка поджала хвост, съежилась
вдвое и вышла тихо в дверь так, как будто бы ничего не слышала. Я давно подозревал, что
собака гораздо умнее человека; я даже был уверен, что она может говорить, но что в ней есть
только какое-то упрямство. Она чрезвычайный политик: всё замечает, все шаги человека.
Нет, во что бы то ни стало, я завтра же отправляюсь в дом Зверкова, допрошу Фидель и, если
удастся, перехвачу все письма, которые писала к ней Меджи.

Ноября 12.

В два часа пополудни отправился с тем, чтобы непременно увидеть Фидель и
допросить ее. Я терпеть не люблю капусты, запах которой валит из всех мелочных лавок в
Мещанской; к тому же из-под ворот каждого дома несет такой ад, что я, заткнув нос, бежал
во всю прыть. Да и подлые ремесленники напускают копоти и дыму из своих мастерских
такое множество, что человеку благородному решительно невозможно здесь прогуливаться.
Когда я пробрался в шестой этаж и зазвонил в колокольчик, вышла девчонка, не совсем
дурная собою, с маленькими веснушками. Я узнал ее. Это была та самая, которая шла вместе
со старушкою. Она немножко закраснелась, и я тотчас смекнул: ты, голубушка, жениха
хочешь. «Что вам угодно?» – сказала она. «Мне нужно поговорить с вашей собачонкой».
Девчонка была глупа! я сейчас узнал, что глупа! Собачонка в это время прибежала с лаем; я