Page 86 - Петербурские повести

приказчиков, во всякое время играющих около дверей в свайку. Но как начал стоять в
уездном городке Б. кавалерийский полк, всё переменилось. Улицы запестрели, оживились –
словом, приняли совершенно другой вид. Низенькие домики часто видели проходящего
мимо ловкого, статного офицера с султаном на голове, шедшего к товарищу поговорить о
производстве, об отличнейшем табаке, а иногда поставить на карточку дрожки, которые
можно было назвать полковыми, потому что они, не выходя из полку, успевали обходить
всех: сегодня катался в них майор, завтра они появлялись в поручиковой конюшне, а чрез
неделю, смотри, опять майорский денщик подмазывал их салом. Деревянный плетень между
домами весь был усеян висевшими на солнце солдатскими фуражками; серая шинель торчала
непременно где-нибудь на воротах; в переулках попадались солдаты с такими жесткими
усами, как сапожные щетки. Усы эти были видны во всех местах. Соберутся ли на рынке с
ковшиками мещанки, из-за плеч их, верно, выглядывают усы. На лобном месте солдат с
усами, уж верно, мылил бороду какому-нибудь деревенскому пентюху, который только
покряхтывал, выпуча глаза вверх. Офицеры оживили общество, которое до того времени
состояло только из судьи, жившего в одном доме с какою-то диаконицею, и городничего,
рассудительного человека, но спавшего решительно весь день: от обеда до вечера и от вечера
до обеда. Общество сделалось еще многолюднее и занимательнее, когда переведена была
сюда квартира бригадного генерала. Окружные помещики, о которых существовании никто
бы до того времени не догадался, начали приезжать почаще в уездный городок, чтобы
видеться с господами офицерами, а иногда поиграть в банчик, который уже чрезвычайно
темно грезился в голове их, захлопотанной посевами, жениными поручениями и зайцами.
Очень жаль, что не могу припомнить, по какому обстоятельству случилось бригадному
генералу давать большой обед; заготовление к нему было сделано огромное: стук
поваренных ножей на генеральской кухне был слышен еще близ городской заставы. Весь
рынок был забран совершенно для обеда, так что судья с своею диаконицею должен был есть
одни только лепешки из гречневой муки да крахмальный кисель. Небольшой дворик
генеральской квартиры был весь уставлен дрожками и колясками. Общество состояло из
мужчин: офицеров и некоторых окружных помещиков. Из помещиков более всех был
замечателен Пифагор Пифагорович Чертокуцкий, один из главных аристократов Б... уезда,
более всех шумевший на выборах и приезжавший туда в щегольском экипаже. Он служил
прежде в одном из кавалерийских полков и был один из числа значительных и видных
офицеров. По крайней мере его видали на многих балах и собраниях, где только кочевал их
полк; впрочем, об этом можно спросить у девиц Тамбовской и Симбирской губерний.
Весьма может быть, что он распустил бы и в прочих губерниях выгодную для себя славу,
если бы не вышел в отставку по одному случаю, который обыкновенно называется
неприятною историею: он ли дал кому-то в старые годы оплеуху, или ему дали ее, об этом
наверное не помню, дело только в том, что его попросили выдти в отставку. Впрочем, он
этим ничуть не уронил своего весу: носил фрак с высокою талией на манер военного
мундира, на сапогах шпоры и под носом усы, потому что без того дворяне могли бы
подумать, что он служил в пехоте, которую он презрительно называл иногда пехтурой, а
иногда пехонтарией. Он бывал на всех многолюдных ярмарках, куда внутренность России,
состоящая из мамок, детей, дочек и толстых помещиков, наезжала веселиться бричками,
таратайками, тарантасами и такими каретами, какие и во сне никому не снились. Он
пронюхивал носом, где стоял кавалерийский полк, и всегда приезжал видеться с господами
офицерами. Очень ловко соскакивал перед ними с своей легонькой колясочки или дрожек и
чрезвычайно скоро знакомился. В прошлые выборы дал он дворянству прекрасный обед, на
котором объявил, что если только его выберут предводителем, то он поставит дворян на
самую лучшую ногу. Вообще вел себя по-барски, как выражаются в уездах и губерниях,
женился на довольно хорошенькой, взял за нею двести душ приданого и несколько тысяч
капиталу. Капитал был тотчас употреблен на шестерку действительно отличных лошадей,
вызолоченные замки к дверям, ручную обезьяну для дома и француза дворецкого. Двести же
душ вместе с двумястами его собственных были заложены в ломбард для каких-то