Page 79 - Петербурские повести

А! вот наконец! Да, я знал: у них политический взгляд на все предметы. Посмотрим,
что папа :

...очень странный человек. Он больше молчит. Говорит очень редко; но
неделю назад беспрестанно говорил сам с собою: «Получу или не получу?»
Возьмет в одну руку бумажку, другую сложит пустую и говорит: «Получу или не
получу?» Один раз он обратился и ко мне с вопросом: «Как ты думаешь, Меджи?
получу или не получу?» Я ровно ничего не могла понять, понюхала его сапог и
ушла прочь. Потом, ma chere, через неделю папа пришел в большой радости. Всё
утро ходили к нему господа в мундирах и с чем-то поздравляли. За столом он был
так весел, как я еще никогда не видала, отпускал анекдоты, а после обеда поднял
меня к своей шее и сказал: «А посмотри, Меджи, что это такое». Я увидела какую-
то ленточку. Я нюхала ее, но решительно не нашла никакого аромата; наконец
потихоньку лизнула: соленое немного.

Гм! Эта собачонка, мне кажется, уже слишком... чтобы ее не высекли! А! так он
честолюбец! Это нужно взять к сведению.

Прощай, ma chere, я бегу и прочее... и прочее... Завтра окончу письмо. Ну,
здравствуй! я теперь снова с тобою. Сегодня барышня моя Софи...

А! ну, посмотрим, что Софи. Эх, канальство!.. Ничего, ничего... будем продолжать.

...барышня моя Софи была в чрезвычайной суматохе. Она собиралась на бал,
и я обрадовалась, что в отсутствие ее могу писать к тебе. Моя Софи всегда
чрезвычайно рада ехать на бал, хотя при одевании всегда почти сердится. Я никак
не понимаю, ma chere, удовольствия ехать на бал. Софи приезжает с балу домой в
шесть часов утра, и я всегда почти угадываю по ее бледному и тощему виду, что
ей, бедняжке, не давали там есть. Я, признаюсь, никогда бы не могла так жить.
Если бы мне не дали соуса с рябчиком или жаркого куриных крылышек, то... я не
знаю, что бы со мною было. Хорош также соус с кашкою. А морковь, или репа, или
артишоки никогда не будут хороши...

Чрезвычайно неровный слог. Тотчас видно, что не человек писал. Начнет так, как
следует, а кончит собачиною. Посмотрим-ка еще в одно письмецо. Что-то длинновато. Гм! и
числа не выставлено.

Ах, милая! как ощутительно приближение весны. Сердце мое бьется, как
будто всё чего-то ожидает. В ушах у меня вечный шум, так что я часто, поднявши
ножку, стою несколько минут, прислушиваясь к дверям. Я тебе открою, что у меня
много куртизанов. Я часто, сидя на окне, рассматриваю их. Ах, если б ты знала,
какие между ними есть уроды. Иной преаляповатый, дворняга, глуп страшно, на
лице написана глупость, преважно идет по улице и воображает, что он презнатная
особа, думает, что так на него и заглядятся все. Ничуть. Я даже и внимания не
обратила, так как бы и не видала его. А какой страшный дога останавливается
перед моим окном! Если бы он стал на задние лапы, чего, грубиян, он, верно, не
умеет, – то он бы был целою головою выше папа моей Софи, который тоже
довольно высокого роста и толст собою. Этот болван, должно быть, наглец
преужасный. Я поворчала на него, но ему и нуждочки мало. Хотя бы поморщился!
высунул свой язык, повесил огромные уши и глядит в окно – такой мужик! Но
неужели ты думаешь, mа chere, что сердце мое равнодушно ко всем исканиям, – ах,
нет... Если бы ты видела одного кавалера, перелезающего через забор соседнего
дома, именем Трезора. Ах, ma chere, какая у него мордочка!