Page 37 - Роковые яйца

поэтому ни о чем не знал, что творится за кремовыми стенами. Ни нелепый слух,
пролетевший по Москве, о каких-то змеях, ни странная выкрикнутая телеграмма в вечерней
газете ему остались неизвестны, потому что доцент Иванов был в Художественном театре на
«Федоре Иоанновиче» и, стало быть, сообщить новость профессору было некому.
Персиков около полуночи приехал на Пречистенку и лег спать, почитав еще на ночь в
кровати какую-то английскую статью в журнале «Зоологический вестник», полученном из
Лондона. Он спал, да спала и вся вертящаяся до поздней ночи Москва, и не спал лишь
громадный серый корпус на Тверской, во дворе, где страшно гудели, потрясая все здание,
ротационные машины «Известий». В кабинете выпускающего происходила невероятная
кутерьма н путаница. Он, совершенно бешеный, с красными глазами, метался, не зная, что
делать, и посылал всех к чертовой матери. Метранпаж ходил за ним и, дыша винным духом,
говорил:
— Ну что же, Иван Вонифатьевич, не беда, пускай завтра утром выпускают экстренное
приложение. Не из машины же номер выдирать.
Наборщики не разошлись домой, а ходили стаями, сбивались кучами и читали
телеграммы, которые шли теперь всю ночь напролет, через каждые четверть часа, становясь
все чудовищнее и страннее. Острая шляпа Альфреда Бронского мелькала в ослепительном
розовом свете, заливавшем типографию, и механический толстяк скрипел и ковылял,
показываясь то здесь, то там. В подъезде хлопали двери, и всю ночь появлялись репортеры.
По всем двенадцати телефонам типографии звонили непрерывно, и станция почти
механически подавала в ответ на загадочные трубки «занято», «занято», и на станции перед
бессонными барышнями пели и пели сигнальные рожки...
Наборщики облепили механического толстяка, и капитан дальнего плавания говорил
им:
— Аэропланы с газом придется посылать.
— Не иначе, — отвечали наборщики, — ведь это что ж такое.
Затем страшная матерная ругань перекатывалась в воздухе, и чей-то визгливый голос
кричал:
— Этого Персикова расстрелять надо.
— При чем тут Персиков, — отвечали из гущи, — этого сукина сына в совхозе — вот
кого расстрелять.
— Охрану надо было поставить, — выкрикивал кто-то.
— Да, может, это вовсе и не яйца.
Все здание тряслось и гудело от ротационных колес, и создавалось такое впечатление,
что серый неприглядный корпус полыхает электрическим пожаром.
Занявшийся день не остановил его. Напротив, только усилил, хоть электричество и
погасло. Мотоциклетки одна за другой вкатывались в асфальтовый двор, вперемежку с
автомобилями. Вся Москва встала, и белые листы газеты одели ее, как птицы. Листы
сыпались и шуршали у всех в руках, и у газетчиков к одиннадцати часам дня не хватило
номеров, несмотря на то, что «Известия» выходили в этом месяце тиражом в полтора
миллиона экземпляров. Профессор Персиков выехал с Пречистенки на автобусе и прибыл в
институт. Там его ожидала новость. В вестибюле стояли аккуратно обшитые
металлическими полосами деревянные ящики, в количестве трех штук, испещренные
заграничными наклейками на немецком языке, и над ними царствовала одна русская меловая
надпись: «Осторожно — яйца».
Бурная радость овладела профессором.
— Наконец-то, — вскричал он. — Панкрат, взламывай ящики немедленно и осторожно,
чтобы не побить. Ко мне в кабинет.
Панкрат немедленно исполнил приказание, и через четверть часа в кабинете
профессора, усеянном опилками и обрывками бумаги, забушевал его голос.
— Да они что же, издеваются надо мною, что ли, — выл профессор, потрясая кулаками
и вертя в руках яйца, — это какая-то скотина, а не Птаха. Я не позволю смеяться надо мной.