Page 31 - Похождения бравого солдата Швейка
P. 31

выкачивания желудка. Весь паралич как рукой сняло.
                     — Дольше  всех  держался  тут  искусанный  бешеной  собакой.  Кусался,  выл,
               действительно  всё  замечательно  проделывал.  Но  никак  он  не  мог  добиться  пены  у  рта.
               Помогали  мы  ему  как  могли,  сколько,  бывало,  щекотали  его  перед  обходом,  иногда  по
               целому часу, доводили его до судорог, до синевы — и всё-таки пена у рта не выступала: нет
               да и только. Это было ужасно! И когда он во время утреннего обхода сдался, уж как нам его
               было  жалко!  Стал  возле  койки  во  фронт,  как  свечка,  отдал  честь  и  говорит:  «Осмелюсь
               доложить,  господин  старший  врач,  пёс,  который  меня  укусил,  оказался  не  бешеным».
               Старший  врач  окинул  его  таким  взглядом,  что  искусанный  затрясся  всем  телом  и  тут  же
               прибавил:  «Осмелюсь  доложить,  господин  старший  врач,  меня  вообще  никакая  собака  не
               кусала.  Я  сам  себя  укусил  в  руку».  После  этого  признания  его  обвинили  в
               членовредительстве, дескать, хотел прокусить себе руку, чтобы не попасть на фронт.
                     — Все  болезни,  при  которых  требуется  пена  у  рта,  очень  трудно  симулировать, —
               сказал толстый симулянт. — Вот, к примеру, падучая. Был тут один эпилептик. Тот всегда
               нам говорил, что ему лишний припадок устроить ничего не стоит. Падал он этак раз десять в
               день, извивался в корчах, сжимал кулаки, выкатывал глаза под самый лоб, бился о землю,
               высовывал язык. Короче говоря, это была прекрасная эпилепсия, эпилепсия — первый сорт,
               самая что ни на есть настоящая. Но неожиданно вскочили у него два чирья на шее и два на
               спине, и тут пришёл конец его корчам и битью об пол. Головы даже не мог повернуть. Ни
               сесть, ни лечь. Напала на него лихорадка, и во время обхода врача в бреду он сознался во
               всём. Да и нам всем от этих чирьев солоно пришлось. Из-за них он пролежал с нами ещё три
               дня, и ему была назначена другая диета: утром кофе с булочкой, к обеду — суп, кнедлик с
               соусом, вечером — каша или суп, и нам, с голодными выкачанными желудка да на строгой
               диете, пришлось глядеть, как этот парень жрёт, чавкает и, пережравши, отдувается и рыгает.
               Этим он подвёл трёх других, с пороком сердца. Те тоже признались.
                     — Легче всего, — сказал один из симулянтов, — симулировать сумасшествие. Рядом в
               палате  номер  два  есть  двое  учителей.  Один  без  устали  кричит  днём  и  ночью:  «Костёр
               Джордано Бруно ещё дымится! Возобновите процесс Галилея!» А другой лает: сначала три
               раза  медленно  «гав,  гав,  гав»,  потом  пять  раз  быстро  «гав-гав-гав-гав-гав»,  а  потом опять
               медленно, —  и  так  без  передышки.  Оба  уже  выдержали  больше  трёх  недель…  Я  сначала
               тоже хотел разыграть сумасшедшего, помешанного на религиозной почве, и проповедовать о
               непогрешимости папы. Но в конце концов у одного парикмахера на Малой Стране приобрёл
               себе за пятнадцать крон рак желудка.
                     — Я знаю одного трубочиста из Бржевнова, — заметил другой больной, — он вам за
               десять крон сделает такую горячку, что из окна выскочите.
                     — Это  всё  пустяки, —  сказал  третий. —  В  Вршовицах  есть  одна  повивальная  бабка,
               которая за двадцать крон так ловко вывихнет вам ногу, что останетесь калекой на всю жизнь.
                     — Мне вывихнули ногу за пятёрку, — раздался голос с постели у окна. — За пять крон
               наличными и за три кружки пива в придачу.
                     — Мне моя болезнь стоит уже больше двухсот крон, — заявил его сосед, высохший,
               как  жердь. —  Назовите мне  хоть один  яд,  которого  бы я  не испробовал, —  не найдёте.  Я
               живой склад всяких ядов. Я пил сулему, вдыхал ртутные пары, грыз мышьяк, курил опиум,
               пил  настойку  опия,  посыпал  хлеб  морфием,  глотал  стрихнин,  пил  раствор  фосфора  в
               сероуглероде  и  пикриновую  кислоту.  Я  испортил  себе  печень,  лёгкие,  почки,  жёлчный
               пузырь, мозг, сердце и кишки. Никто не может понять, чем я болен.
                     — Лучше всего, —  заметил кто-то около дверей, — впрыснуть себе под кожу в руку
               керосин.  Моему  двоюродному  брату  повезло:  ему  отрезали  руку  по  локоть,  и  теперь  ему
               никакая военная служба не страшна.
                     — Вот видите, — сказал Швейк. — Всё это каждый должен претерпеть ради государя
               императора. И выкачивание желудка и клистир. Когда несколько лет тому назад я отбывал
               военную  службу,  в  нашем  полку  случалось  ещё  хуже.  Больного  связывали  «в  козлы»  и
               бросали  в  каталажку,  чтобы  он  вылечился.  Там  не  было  коек  с  матрацем,  как  здесь,  или
   26   27   28   29   30   31   32   33   34   35   36