Page 375 - Похождения бравого солдата Швейка

указания, как с ним поступить. — Обращаясь к Швейку, он сказал по-чешски: — Ты пьёшь
мою кровь, чувствуешь?
— Пью, — с достоинством ответил Швейк.
— Вот видите, что это за тип, господин полковник, — уже по-немецки продолжал
подпоручик Дуб. — Вы ни о чём не можете его спросить, с ним вообще нельзя
разговаривать. Но когда-нибудь найдёт коса на камень! Его необходимо примерно наказать.
Разрешите, господин полковник…
Подпоручик Дуб углубился в чтение бумаги, составленной майором из Перемышля, и,
дочитав до конца, торжествующе воскликнул:
— Теперь тебе, Швейк, аминь. Куда ты дел казённое обмундирование?
— Я оставил его на плотине пруда, когда примерял эти тряпки, чтобы узнать, как в них
чувствуют себя русские солдаты, — ответил Швейк. — Это просто недоразумение.

Швейк подробно рассказал подпоручику Дубу, как он настрадался из-за этого
недоразумения. Когда он кончил свой рассказ, подпоручик Дуб заорал на него:
— Вот теперь-то ты меня узнаёшь! Понимаешь ты, что значит потерять казённое
имущество? Знаешь ли ты, негодяй, что это значит — потерять на войне обмундирование?
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, — ответил Швейк, — знаю. Когда солдат
лишается обмундирования, он должен получить новое.
— Иисус Мария, — крикнул подпоручик Дуб, — осёл, скотина ты этакая, если ты и
впредь будешь так со мной шутить, то ещё сто лет после войны будешь дослуживать!
Полковник Гербих, сидевший до сих пор спокойно и деловито за столом, вдруг сделал
страшную гримасу, ибо его палец, который до сих пор вёл себя смирно, из тихого и
спокойного агнца превратился в ревущего тигра, в электрический ток в шестьсот вольт, в
палец, каждую косточку которого молот медленно дробит в щебень. Полковник Гербих лишь
рукой махнул и заорал диким голосом, как орёт человек, которого медленно поджаривают на
вертеле:
— Вон! Дайте мне револьвер!
Это был дурной признак, поэтому все выскочили вон вместе со Швейком, которого
конвойные вытолкали в коридор. Остался лишь подпоручик Дуб. Он хотел использовать этот
подходящий, как ему казалось, момент против Швейка и сказал готовому заплакать
полковнику:
— Господин полковник, позвольте мне обратить ваше внимание на то, что этот
солдат…
Полковник замяукал и запустил в подпоручика чернильницей, после чего подпоручик в
ужасе отдал честь и, пролепетав: «Разумеется, господин полковник», — исчез за дверью.
Ещё долго потом из канцелярии полковника были слышны рёв и вой. Наконец вопли
прекратились. Палец полковника неожиданно опять превратился в агнца, приступ подагры
прошёл, полковник позвонил и снова приказал привести к нему Швейка.
— Так что, собственно, с тобой приключилось? — по-прежнему ласково спросил
полковник Швейка. Всё неприятное осталось позади. Он снова почувствовал себя прекрасно
и испытывал такое блаженство, словно нежился на пляже на берегу моря.
Дружески улыбаясь полковнику, Швейк рассказал свою одиссею от начала до конца,
доложил, что он ординарец одиннадцатой маршевой роты Девяносто первого полка и что не
знает, как они там без него обойдутся.
Полковник тоже улыбался, а потом отдал следующий приказ: «Выписать Швейку
воинский литер через Львов до станции Золтанец, куда завтра должна прибыть его маршевая
рота, и выдать ему со склада новый казённый мундир и шесть крон восемьдесят два геллера
вместо продовольствия на дорогу».
Когда Швейк в новом австрийском мундире покидал штаб бригады, он столкнулся с