Page 7 - Сказки об Италии

нас своею кровью, увидишь!» Конечно, это фантазия, но когда такие слова слышишь глубоко
в земле, среди душной тьмы, плачевного хлюпанья воды и скрежета железа о камень, —
забываешь о фантазиях. Там всё было фантастично, дорогой синьор; мы, люди, — такие
маленькие, и она, эта гора, — до небес, гора, которой мы сверлили чрево… это надо видеть,
чтоб понять! Надо видеть черный зев, прорезанный нами, маленьких людей, входящих в него
утром, на восходе солнца, а солнце смотрит печально вслед уходящим в недра земли, — надо
видеть машины, угрюмое лицо горы, слышать темный гул глубоко в ней и эхо взрывов,
точно хохот безумного.
Он осмотрел свои руки, поправил на синей куртке жетон, тихонько вздохнул.
— Человек — умеет работать! — продолжал он с гордостью. — О, синьор, маленький
человек, когда он хочет работать, — непобедимая сила! И поверьте: в конце концов этот
маленький человек сделает все, чего хочет. Мой отец сначала не верил в это.
— «Прорезать гору насквозь из страны в страну, — говорил он, — это против бога,
разделившего землю стенами гор, — вы увидите, что мадонна будет не с нами!» Он ошибся,
мадонна со всеми, кто любит ее. Позднее отец тоже стал думать почти так же, как вот я
говорю вам, потому что почувствовал себя выше, сильнее горы; но было время, когда он по
праздникам, сидя за столом перед бутылкой вина, внушал мне и другим:
— «Дети бога», — это любимая его поговорка, потому что он был добрый и
религиозный человек, — «дети бога, так нельзя бороться с землей, она отомстит за свои раны
и останется непобежденной! Вот вы увидите: просверлим мы гору до сердца, и когда
коснемся его, — оно сожжет нас, бросит в нас огонь, потому что сердце земли — огненное,
это знают все! Возделывать землю — это так, помогать ее родам — нам заповедано, а мы
искажаем ее лицо, ее формы. Смотрите: чем дальше врываемся мы в гору, тем горячее
воздух и труднее дышать»…
Человек тихонько засмеялся, подкручивая усы пальцами обеих рук.
— Не один он думал так, и это верно было: чем дальше — тем горячее в туннеле, тем
больше хворало и падало в землю людей. И всё сильнее текли горячие ключи, осыпалась
порода, а двое наших, из Лугано, сошли с ума. Ночами в казарме у нас многие бредили,
стонали и вскакивали с постелей в некоем ужасе…
— «Разве я не прав?» — говорил отец, со страхом в глазах и кашляя всё чаще,
глуше… — «Разве я не прав? — говорил он. — Это непобедимо, земля!»
— И наконец — лег, чтобы уже не встать никогда. Он был крепок, мой старик, он
больше трех недель спорил со смертью, упорно, без жалоб, как человек, который знает себе
цену.
— «Моя работа — кончена, Паоло, — сказал он мне однажды ночью. — Береги себя и
возвращайся домой, да сопутствует тебе мадонна!» Потом долго молчал, закрыв глаза,
задыхаясь.
Человек встал на ноги, оглядел горы и потянулся с такой силою, что затрещали
сухожилия.
— Взял за руку меня, привлек к себе и говорит — святая правда, синьор! — «Знаешь,
Паоло, сын мой, я все-таки думаю, что это совершится: мы и те, что идут с другой стороны,
найдем друг друга в горе, мы встретимся — ты веришь в это?»
Я — верил.
— «Хорошо, сын мой! Так и надо: всё надо делать с верой в благостный исход и в бога,
который помогает, молитвами мадонны, добрым делам. Я прошу тебя, сын, если это
случится, если сойдутся люди — приди ко мне на могилу и скажи: отец — сделано! Чтобы я
знал!»
— Это было хорошо, дорогой синьор, и я обещал ему. Он умер через пять дней после
этих слов, а за два дня до смерти просил меня и других, чтоб его зарыли там, на месте, где он
работал в туннеле, очень просил, но это уже бред, я думаю…
— Мы и те, что шли с другой стороны, встретились в горе через тринадцать недель
после смерти отца — это был безумный день, синьор! О, когда мы услыхали там, под