Page 14 - Собачье сердце

– Это плохо? – жуя спрашивал Филипп Филиппович. – Плохо? Вы ответьте, уважаемый
доктор.
– Это бесподобно, – искренно ответил тяпнутый.
– Ещё бы… Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают
только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек
оперирует закусками горячими. А из горячих московских закусок – это первая. Когда-то их
великолепно приготовляли в Славянском Базаре. На, получай.
– Пса в столовой прикармливаете, – раздался женский голос, – а потом его отсюда
калачом не выманишь.
– Ничего. Бедняга наголодался, – Филипп Филиппович на конце вилки подал псу
закуску, принятую тем с фокусной ловкостью, и вилку с грохотом свалил в полоскательницу.
Засим от тарелок поднимался пахнущий раками пар; пёс сидел в тени скатерти с видом
часового у порохового склада. А Филипп Филиппович, заложив хвост тугой салфетки за
воротничок, проповедовал:
– Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть нужно уметь, а представьте себе –
большинство людей вовсе есть не умеют. Нужно не только знать что съесть, но и когда и как.
(Филипп Филиппович многозначительно потряс ложкой). И что при этом говорить. Да-с.
Если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет – не говорите за обедом о
большевизме и о медицине. И – боже вас сохрани – не читайте до обеда советских газет.
– Гм… Да ведь других нет.
– Вот никаких и не читайте. Вы знаете, я произвёл 30 наблюдений у себя в клинике. И
что же вы думаете? Пациенты, не читающие газет, чувствуют себя превосходно. Те же,
которых я специально заставлял читать «Правду», – теряли в весе.
– Гм… – с интересом отозвался тяпнутый, розовея от супа и вина.
– Мало этого. Пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит, угнетённое
состояние духа.
– Вот чёрт…
– Да-с. Впрочем, что же это я? Сам же заговорил о медицине.
Филипп Филиппович, откинувшись, позвонил, и в вишнёвой портьере появилась Зина.
Псу достался бледный и толстый кусок осетрины, которая ему не понравилась, а
непосредственно за этим ломоть окровавленного ростбифа.
Слопав его, пёс вдруг почувствовал, что он хочет спать, и больше не может видеть
никакой еды. «Странное ощущение, – думал он, захлопывая отяжелевшие веки, – глаза бы
мои не смотрели ни на какую пищу. А курить после обеда – это глупость».
Столовая наполнилась неприятным синим дымом. Пёс дремал, уложив голову на
передние лапы.
– Сен-Жюльен – приличное вино, – сквозь сон слышал пёс, – но только ведь теперь же
его нету.
Глухой, смягчённый потолками и коврами, хорал донёсся откуда-то сверху и сбоку.
Филипп Филиппович позвонил и пришла Зина.
– Зинуша, что это такое значит?
– Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович, – ответила Зина.
– Опять! – горестно воскликнул Филипп Филиппович, – ну, теперь стало быть, пошло,
пропал калабуховский дом. Придётся уезжать, но куда – спрашивается. Всё будет, как по
маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет котёл
в паровом отоплении и так далее. Крышка калабухову.
– Убивается Филипп Филиппович, – заметила, улыбаясь, Зина и унесла груду тарелок.
– Да ведь как не убиваться?! – возопил Филипп Филиппович, – ведь это какой дом был
– вы поймите!
– Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филипп Филиппович, – возразил красавец
тяпнутый, – они теперь резко изменились.
– Голубчик, вы меня знаете? Не правда ли? Я – человек фактов, человек наблюдения. Я