Page 11 - Собачье сердце
P. 11
общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир
дома…
– Кто на ком стоял? – крикнул Филипп Филиппович, – потрудитесь излагать ваши
мысли яснее.
– Вопрос стоял об уплотнении.
– Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением 12 сего августа моя квартира
освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений?
– Известно, – ответил Швондер, – но общее собрание, рассмотрев ваш вопрос, пришло
к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную площадь. Совершенно
чрезмерную. Вы один живёте в семи комнатах.
– Я один живу и работаю в семи комнатах, – ответил Филипп Филиппович, – и желал
бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку.
Четверо онемели.
– Восьмую! Э-хе-хе, – проговорил блондин, лишённый головного убора, однако, это
здорово.
– Это неописуемо! – воскликнул юноша, оказавшийся женщиной.
– У меня приёмная – заметьте – она же библиотека, столовая, мой кабинет – 3.
Смотровая – 4. Операционная – 5. Моя спальня – 6 и комната прислуги – 7. В общем, не
хватает… Да, впрочем, это неважно. Моя квартира свободна, и разговору конец. Могу я идти
обедать?
– Извиняюсь, – сказал четвёртый, похожий на крепкого жука.
– Извиняюсь, – перебил его Швондер, – вот именно по поводу столовой и смотровой
мы и пришли поговорить. Общее собрание просит вас добровольно, в порядке трудовой
дисциплины, отказаться от столовой. Столовых нет ни у кого в Москве.
– Даже у Айседоры Дункан, – звонко крикнула женщина.
С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо нежно
побагровело и он не произнёс ни одного звука, выжидая, что будет дальше.
– И от смотровой также, – продолжал Швондер, – смотровую прекрасно можно
соединить с кабинетом.
– Угу, – молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, – а где же я должен
принимать пищу?
– В спальне, – хором ответили все четверо.
Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
– В спальне принимать пищу, – заговорил он слегка придушенным голосом, – в
смотровой читать, в приёмной одеваться, оперировать в комнате прислуги, а в столовой
осматривать. Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в
кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан!.. –
вдруг рявкнул он и багровость его стала жёлтой. – Я буду обедать в столовой, а оперировать
в операционной! Передайте это общему собранию и покорнейше вас прошу вернуться к
вашим делам, а мне предоставить возможность принять пищу там, где её принимают все
нормальные люди, то-есть в столовой, а не в передней и не в детской.
– Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, – сказал взволнованный
Швондер, – мы подадим на вас жалобу в высшие инстанции.
– Ага, – молвил Филипп Филиппович, – так? – И голос его принял подозрительно
вежливый оттенок, – одну минуточку попрошу вас подождать.
«Вот это парень, – в восторге подумал пёс, – весь в меня. Ох, тяпнет он их сейчас, ох,
тяпнет. Не знаю ещё – каким способом, но так тяпнет…
Бей их! Этого голенастого взять сейчас повыше сапога за подколенное сухожилие… Р-
р-р…»
Филипп Филиппович, стукнув, снял трубку с телефона и сказал в неё так:
– Пожалуйста… Да… Благодарю вас. Петра Александровича попросите, пожалуйста.
Профессор Преображенский. Пётр Александрович? Очень рад, что вас застал. Благодарю