Page 6 - Собачье сердце

– Погоди-ка, не вертись, фить… Да не вертись, дурачок. Гм!.. Это не парши… Да стой
ты, чёрт… Гм! А-а. Это ожог. Какой же негодяй тебя обварил? А? Да стой ты смирно!..
«Повар, каторжник повар!» – жалобными глазами молвил пёс и слегка подвыл.
– Зина, – скомандовал господин, – в смотровую его сейчас же и мне халат.
Женщина посвистала, пощёлкала пальцами и пёс, немного поколебавшись, последовал
за ней. Они вдвоём попали в узкий тускло освещённый коридор, одну лакированную дверь
миновали, пришли в конец, а затем попали налево и оказались в тёмной каморке, которая
мгновенно не понравилась псу своим зловещим запахом. Тьма щёлкнула и превратилась в
ослепительный день, причём со всех сторон засверкало, засияло и забелело.
«Э, нет», – мысленно завыл пёс, – «Извините, не дамся! Понимаю, чёрт бы взял их с их
колбасой. Это меня в собачью лечебницу заманили. Сейчас касторку заставят жрать и весь
бок изрежут ножами, а до него и так дотронуться нельзя».
– Э, нет, куда?! – закричала та, которую называли Зиной.
Пёс извернулся, спружинился и вдруг ударил в дверь здоровым боком так, что
хрястнуло по всей квартире. Потом, отлетел назад, закрутился на месте как кубарь под
кнутом, причём вывернул на пол белое ведро, из которого разлетелись комья ваты. Во время
верчения кругом него порхали стены, уставленные шкафами с блестящими инструментами,
запрыгал белый передник и искажённое женское лицо.
– Куда ты, чёрт лохматый?.. – кричала отчаянно Зина, – вот окаянный!
«Где у них чёрная лестница?..» – соображал пёс. Он размахнулся и комком ударил
наобум в стекло, в надежде, что это вторая дверь. Туча осколков вылетела с громом и
звоном, выпрыгнула пузатая банка с рыжей гадостью, которая мгновенно залила весь пол и
завоняла. Настоящая дверь распахнулась.
– Стой, с-скотина, – кричал господин, прыгая в халате, надетом на один рукав, и хватая
пса за ноги, – Зина, держи его за шиворот, мерзавца.
– Ба… батюшки, вот так пёс!
Ещё шире распахнулась дверь и ворвалась ещё одна личность мужского пола в халате.
Давя битые стёкла, она кинулась не ко псу, а к шкафу, раскрыла его и всю комнату
наполнила сладким и тошным запахом. Затем личность навалилась на пса сверху животом,
причём пёс с увлечением тяпнул её повыше шнурков на ботинке. Личность охнула, но не
потерялась.
Тошнотворная жидкость перехватила дыхание пса и в голове у него завертелось, потом
ноги отвалились и он поехал куда-то криво вбок.
«Спасибо, кончено», – мечтательно подумал он, валясь прямо на острые стёкла:
– «Прощай, Москва! Не видать мне больше Чичкина и пролетариев и краковской
колбасы. Иду в рай за собачье долготерпение. Братцы, живодёры, за что же вы меня?
И тут он окончательно завалился на бок и издох.

* * *

Когда он воскрес, у него легонько кружилась голова и чуть-чуть тошнило в животе,
бока же как будто не было, бок сладостно молчал. Пёс приоткрыл правый томный глаз и
краем его увидел, что он туго забинтован поперёк боков и живота. «Всё-таки отделали,
сукины дети, подумал он смутно, – но ловко, надо отдать им справедливость».
– «От Севильи до Гренады… В тихом сумраке ночей», – запел над ним рассеянный и
фальшивый голос.
Пёс удивился, совсем открыл оба глаза и в двух шагах увидел мужскую ногу на белом
табурете. Штанина и кальсоны на ней были поддёрнуты, и голая жёлтая голень вымазана
засохшей кровью и иодом.
«Угодники!» – подумал пёс, – «Это стало быть я его кусанул. Моя работа. Ну, будут
драть!»
– «Р-раздаются серенады, раздаётся стук мечей!». Ты зачем, бродяга, доктора укусил?