Page 25 - Весенние перевертыши
P. 25
все оттого, что Наталья Гончарова, жена Пушкина, носила модную для тех лет прическу с
локончиками.
А вдруг да… Дюшка задохнулся от догадки. Вдруг да Наталья Гончарова и Римка
Братенева!.. И очень даже просто, Левка Гайзер все объяснил: атомы случайно сложились в
Римке точно так, как прежде лежали в жене Пушкина. Родилась девчонка, никому и в голову
не пришло, что она уже однажды рождалась. По ошибке ее назвали Римкой. И сама Римка
ничего не знает, только Дюшка нечаянно открыл сейчас ее секрет…
Левка Гайзер неизвестно еще появится ли, а Наталья Гончарова появилась… И где? В
поселке Куделино! С Дюшкой рядом!
Растекался над сумеречным поселком зеленый закат. Тихо и пустынно на улице Жан–
Поля Марата. Недружный крик лягушек не нарушает тишину. И покой, и удивление, и
почтительный страх, и восторг Дюшки перед миром. Знакомый мир опять перевернулся —
неожиданной стороной, дух захватывает.
И в этом вывернутом, неожиданном мире неожиданно возникла перед Дюшкой вовсе
не странная, а надоевше–знакомая фигура Кольки Лыскова. В мятой кепчонке, широкая
улыбочка морщит обезьянье личико, открывает неровные зубы, ноги не стоят на месте,
выплясывают.
— Дюшка! Хи–хи! Здравствуй… Гуляешь, Дюшка?
— Чего тебе, макака?
— А ничего, Дюшка. Мне — ничего… Хи–хи! Кто это, думаю, идет? А это он, сам по
себе… без портфельчика. Где портфельчик, Дюшка? Хи–хи! Ты же с ним не расставался…
Колька Лысков с ужимочкой оглянулся через плечо, и Дюшка увидел Саньку.
Тот стоял в стороне — угловато–широкий, ноги расставлены, руки в карманах,
остановившиеся глаза, твердый нос — Санька Ераха, мешающий жить на свете.
Он не двигался, он не спешил. А на болотах за домами упрямо картавили самые
неуемные лягушачьи певцы, прокрадывались по улице застенчивые сумерки, обжитым
теплом светились окна домов, и над Санькиной головой в не помрачневшем еще небе висели
две–три бледные, невызревшие звезды. В самом центре вечно неожиданного мира, где бак
водокачки связан с пионерами, бесконечность с новой жизнью, Наталья Гончарова с
Братеневой Римкой, в самом центре, закрывая мир собой, — Санька. И за ту короткую
минуту, пока Санька медлил, а Колька Лысков выплясывал, Дюшка еще раз пережил
открытие.
В его ли мире живет Санька? Он же знать не знает, что бледные звезды над его головой
— далекие солнца с планетами, для него нет бесконечной Вселенной, не подозревает, что
лягушка может заставить человека носить кирпич в школьном портфеле. Санька живет
рядом с Дюшкой, но вокруг Саньки все не так, как вокруг Дюшки, — другой мир, нисколько
не похожий. Сейчас Санька шагнет… в Дюшкин мир.
Сучащий ногами Колька Лысков отбежал в сторону:
— Санька, он налегке сегодня, он без портфельчика! Слышал, Санька, он спрашивает:
чего тебе?.. Хи–хи! Скажи ему, Санька, чтоб понял. Хи–хи!
Санька, не вынимая рук из карманов, шагнул на Дюшку, произнес с сипотцой:
— Ну!
— Чего — ну!
— А ничего — встретились. Не рад?
Они встретились, Санька вплотную к Дюшке, незваный гость из другого мира: круглые
застывшие глаза, мертвый нос, тяжелое дыхание в лицо.
Кирпич лежал дома под лестницей. Не мог же Дюшка выйти вечером на прогулку с
портфелем. Пуста улица, в домах мирно горят окна.
— Рад или не рад, спрашиваю?
— Днем–то боялся наскочить на меня.
Колька Лысков, держась в стороне, ответил за Саньку:
— Хитер бобер! Днем–то ты кирпич в портфельчике носишь. Зна–а–ем!