Page 83 - Вино из одуванчиков
P. 83

— Разбегайтесь, — сказал он.

                     Мальчики  с  криком  кинулись  врассыпную.  Джон  попятился,  потом
               повернулся и побежал вприпрыжку. Дуглас медленно считал до десяти. Дал
               им отбежать подальше, разделиться кто куда, замкнуться каждому в своем
               собственном мирке. Когда они разогнались вовсю, так что ноги уже сами
               несли  их,  и  почти  скрылись  из  виду,  он  набрал  полную  грудь  воздуха  и
               крикнул:
                     — Замри!
                     Все окаменели.
                     Медленно, медленно Дуглас двинулся по лужайке туда, где в сумерках,
               точно железный олень, замер Джон Хаф.
                     Вдалеке стояли как статуи другие мальчики, руки у них подняты, на
               лицах застыли гримасы, одни глаза горят, точно у чучела белки.
                     А Джон — вот он, один, недвижимый, — никто не может прибежать
               или заорать вдруг и все испортить.
                     Дуглас  обошел  статую  с  одного  боку,  потом  с  другого.  Статуя  не
               шелохнулась. Не вымолвила ни слова. Глядела куда-то вдаль, и на губах ее
               застыла легкая улыбка.

                     Дугласу вспомнилось: несколько лет назад они ездили в Чикаго, там
               был большой дом, а в доме всюду стояли безмолвные мраморные фигуры, и
               он бродил среди них в этом безмолвии. И вот стоит Джон Хаф, и коленки и
               штаны у него зеленые от травы, пальцы исцарапаны, и на локтях корки от
               подсохших  ссадин.  Ноги  —  в  теннисных  туфлях,  которые  сейчас
               угомонились,  словно  он  обут  в  тишину.  Этот  рот  сжевал  за  лето  многое
               множество абрикосовых пирожков и говорил спокойные раздумчивые слова
               про то, что такое жизнь и как все в мире устроено. И глаза эти вовсе не
               слепы, как глаза статуй, а полны расплавленного зеленого золота. Темными
               волосами  играет  ветерок  —  то  вправо  отбросит,  то  влево…  А  на  руках,
               кажется,  оставил  след  весь  город  —  на  них  пыль  дорог  и  чешуйки
               древесной  коры,  пальцы  пахнут  коноплей,  и  виноградом,  и  недозрелыми

               яблоками, и старыми монетами, и зелеными лягушками. Уши просвечивают
               на солнце, они теплые и розовые, точно восковые персики, и, невидимое в
               воздухе, пахнет мятой его дыханье.
                     — Ну, Джон, — сказал Дуглас, — смотри не шевелись. Не смей даже
               глазом моргнуть. Приказываю: стой тут и не сходи с места ровным счетом
               три часа. Губы Джона шевельнулись.
                     — ДУГ…
                     — Замри, — приказал Дуглас.
                     Джон снова устремил взгляд на дальний край неба, но теперь он уже
   78   79   80   81   82   83   84   85   86   87   88