Page 44 - Евгения Гранде

наплакаться вволю; могла любоваться юным и прекрасным лицом, побледневшим, как
мрамор, от страдания; глаза Шарля распухли от слез и, смеженные сном, казалось, все еще
плакали. Он почувствовал присутствие Евгении, открыл глаза и увидел ее, глубоко
растроганную.
— Простите, кузина, — сказал он, видимо, не соображая, где он находится и который
час.
— Тут есть сердца, которые слышат вас, кузен, и мы подумали, не нужно ли вам
чего-нибудь. Вам бы следовало лечь: в таком положении вы утомляетесь.
— Это правда.
— Ну, прощайте.
Она поспешно скрылась, стыдясь и радуясь этому посещению. Только невинность
отваживается на такие смелые шаги. Добродетель, наученная опытом, рассчитывает не хуже
порока. Евгения не чувствовала страха возле кузена, но когда очутилась в своей комнате, едва
держалась на ногах. Внезапно кончилась для нее жизнь, полная неведения, она начала
рассуждать, осыпала себя упреками: «Что он обо мне подумает? Он решит, что я его люблю».
А между тем больше всего на свете она желала, чтобы Шарль подумал именно это. Истинная
любовь одарена предвидением и знает, что любовь вызывает любовь. Какое событие для этой
привыкшей к уединению девушки — тайком прокрасться к молодому человеку! Не
существуют ли мысли и действия, в любви равные для иных душ священному обручению?
Через час Евгения вошла к матери и по обыкновению помогла ей одеться. Затем они сели на
свои места у окна и стали поджидать Гранде с той тревогой, которая, смотря по характерам,
леденит сердце или обдает его жаром, сжимает или расширяет его в минуту ожидания бурной
сцены или строгой кары, — чувство, впрочем, столь естественное, что домашние животные
под влиянием его кричат при самом легком наказании, не могут вынести слабой боли, — тогда
как они молча терпят, если случайно поранят себя. Старик сошел вниз, с рассеянным видом
поговорил с женою, поцеловал Евгению и сел за стол, казалось, не думая о вчерашних угрозах.
— А что племянник? Мальчик не шумливый.
— Он спит, сударь, — отвечала Нанета.
— Тем лучше: не надо на него свечку тратить, — промолвил Гранде насмешливо.
Это необычное милосердие, эта желчная веселость поразили г-жу Гранде, и она
пристально посмотрела на мужа. Добряк… (Здесь, может быть, уместно заметить, что в
Турени, Анжу, Пуату, в Бретани слово «добряк», которое мы часто прилагали к Гранде,
применяется и к людям самым жестоким, и к самым добродушным, когда они пришли в
известный возраст. Наименование это вовсе не указывает на благодушие, присущее тому или
иному лицу.) Итак, добряк наш взял шляпу, перчатки и сказал:
— Пойду поболтаюсь на площади, не встречу ли наших Крюшо.
— Евгения, у твоего отца есть что-то на уме, непременно.
Привыкнув мало спать, Гранде, в сущности, половину ночного времени посвящал
предварительным расчетам, обдумывал свои наблюдения, замыслы, планы, что обеспечивало
им редкостную безошибочность и постоянную удачу, изумлявшую сомюрцев. Вся
человеческая сила слагается из терпения и времени. Люди сильные хотят и бодрствуют.
Жизнь скряги — постоянное упражнение человеческого могущества, отданного на служение
личной выгоде. Скряга опирается только на два чувства — себялюбие и своекорыстие, но так
как своекорыстие есть в некотором роде себялюбие, солидное и положительное, непрестанное
свидетельство реального превосходства, то себялюбие и своекорыстие — это две стороны
одного целого: эгоизма. Может быть, этим и объясняется необычайное любопытство,
возбуждаемое скрягами, искусно выведенными на сцене. Каждый по-своему тонкою нитью
связан с этими персонажами пьесы — они затрагивают все человеческие чувства,
подытоживая их все. Где найдется человек без желаний и какое желание в человеческом
обществе осуществится без денег? У Гранде действительно было что-то на уме, по
выражению его жены. Он испытывал, как и все скряги, настоятельную потребность вести игру
с людьми, законным порядком добираться до их денег. Внушать почтение другому — разве