Page 133 - Жизнь Арсеньева

глядел на ее ноги, очень хорошо понял, зачем я хожу к толстовцам.
А Николаев? Зачем нужен был Николаев? Едучи, я кое-что записывал: – Только что
выехали из Кременчуга, вечер. На вокзале в Кременчуге, на платформе, в буфете, множество
народу, южная духота, южная толкотня. В вагонах тоже. Больше всего хохлушек, все
молодых, загорелых, бойких, возбужденных дорогой и жарой, – едут куда-то «на низы», на
работы. Так волнуют горячим запахом тела и деревенской одежды, так стрекочут, пьют, едят и
играют скороговоркой и ореховыми глазами, что даже тяжело … – Длинный, длинный мост
через Днепр, красное слепящее солнце в окна справа, внизу и вдали полнота мутной желтой
воды. На песчаной отмели множество совершенно свободно раздевающихся догола и
купающихся женщин. Вон одна скинула рубашку, побежала и неловко упала грудью в воду,
буйно забила в ней ногами … – Уже далеко за Днепром. Вечерняя тень в пустынных горах,
покрытых скошенной травой и жнивьем. Почему-то думал о Святополке Окаянном: вот в
такой же вечер он едет верхом по этой долине впереди небольшой дружины – куда, что
думает? И это было тысячу лет тому назад, и все так же прекрасно на земле и теперь. Нет, это
не Святополк, это какой-то дикий мужик, шагом едет на потной лошади в тени меж горами, и
сзади него сидит женщина со связанными за спиной руками, в растрепанных волосах, с
заголенными молодыми коленками, стиснув зубы, смотрит ему в затылок, он зорко глядит
вперед… – Лунная мокрая ночь. За окнами ровная степь, черная грязь дорог. Весь вагон спит,
сумрак, огарок толстой свечи в пыльном фонаре. В опущенное окно дует полевой сыростью,
которая странно мешается с густым, вонючим воздухом вагона. Некоторые хохлушки спят
навзничь, раскинувшись. Раскрытые губы, груди под сорочками, тяжелые бедра в плахтах и
юбках … Одна сейчас проснулась и долго смотрела прямо на меня. Все спят – так и кажется,
что вот-вот позовет таинственным шопотом…
Село, где я бывал по воскресеньям, лежало недалеко от станции, в просторной и ровной
долине. Я бесцельно доехал однажды до этой станции, слез и пошел. Были сумерки, впереди
белели хаты в садах, ближе, на выгоне, темнел дряхлый ветряк. Под ним стояла толпа и за
толпой подмывающе взвизгивала скрипка и топали танцующие ноги… Я простоял потом
несколько воскресных вечеров в этой толпе, до полуночи слушал то скрипку и топот, то
протяжные хоровые песни; становился, подойдя, возле высокогрудой рыжей девки с
крупными губами и странно ярким взглядом желтых глаз, и мы тотчас, пользуясь теснотой,
тайком брали друг друга за руку. Мы стояли спокойно, старались не смотреть друг на друга –
понимали, что плохо мне будет, если парубки заметят, ради чего стал появляться под ветряком
какой-то городской паныч. В первый раз мы оказались рядом случайно, потом, как только я
подходил, она тотчас на мгновение обертывалась и, почувствовав меня возле себя, брала мои
пальцы уже на весь вечер. И чем больше темнело, тем все крепче стискивала она их и все
ближе прижимала ко мне плечо. Ночью, когда толпа начинала редеть, она незаметно отходила
за ветряк, быстро пряталась за него, а я тихо шел по дороге на станцию, ждал, пока под
ветряком не останется никого, и, согнувшись, бежал назад. Мы без слов сговорились делать
так, молча стояли и под ветряком, – и молча блаженно истязались. Раз она пошла провожать
меня. До поезда оставалось еще полчаса, на станции была темнота и тишина – только
успокоительно трюкают кругом сверчки и вдали, где село, багрово краснеет над черными
садами поднимающаяся луна. На запасных путях стоял товарный вагон с раздвинутыми
дверцами. Я невольно, сам ужасаясь тому, что делаю, потянул ее к вагону, влез в него, она
вскочила за мной и крепко обняла меня за шею. Но я чиркнул спичкой, чтобы осмотреться, – и
в ужасе отшатнулся: спичка осветила посреди вагона длинный дешевый гроб. Она козой
шаркнула вон, я за ней… Под вагоном она без конца падала, давилась смехом, целовала меня с
диким весельем, я же не чаял, как уехать, и после того в село уже не показывался.

XXVIII

Осенью мы пережили ту праздничную пору, что бывала в городе в конце каждого года, –
съезд со всей губернии земских гласных на губернское собрание. Празднично прошла для нас