Page 22 - Марфа-посадница

недостаток: народ едва питался и молчал. Осень наступала, ясная и тихая. Граждане всякое
утро спешили на высокие стены и видели — шатры московские, блеск оружия, грозные ряды
воинов; все еще думали, что Иоанн удалится, и ма" лейшее движение в его стане казалось им
верным знаком отступления… Так надежда возрастает иногда с бедствием, подобно
светильнику, который, готовясь угаснуть, расширяет пламя свое… Марфа страдала во глубине
души, но еще являлась народу в виде спокойного величия, окруженная символами изобилия и
дарами земными: когда ходила по стогнам, многочисленные слуги носили за нею корзины с
хлебами; она раздавала их, встречая бледные, изнуренные лица — и народ еще благословлял
ее великодушие. Чиновники день и ночь были в собрании. Уже некоторые из них молчанием
изъявляли, что они не одобряют упорства посадницы и Делийского, некоторые даже
советовали войти в переговоры с Иоанном, но Делинский грозно подымал руку, столетний
Феодосии седыми власами отирал слезы свои, Марфа вступала в храмину совета, и все снова
казались твердыми. — Граждане, гонимые тоскою из домов своих, нередко видали по ночам,
при свете луны, старца Феодосия, стоящего на коленях пред храмом Софийским; юная Ксения
вместе с ним молилась, но мать ее, во время тишины и мрака, любила уединяться на кладбище
Борецких, окруженном древними соснами: там, облокотясь на могилу супруга, она сидела в
глубокой задумчивости, беседовала с его тению и давала ему отчет в делах своих. Наконец
ужасы глада сильно обнаружились, и страшный вопль, предвестник мятежа, раздался на
стогнах. Несчастные матери взывали: "Грудь наша иссохла, она уже не питает младенцев!"
Добрые сыны новгородские восклицали: "Мы готовы умереть, но не можем видеть лютой
смерти отцов наших!" Борецкая спешила на Вадимово место, указывала на бледное лицо свое,
говорила, что она разделяет нужду с братьями новогородскими и что великодушное терпение
есть должность их… В первый раз народ не хотел уже внимать словам ее, не хотел умолкнуть;
с изнурением телесных сил и самая душа его ослабела; казалось, что все погасло в ней и
только одно чувство глада терзало несчастных. Враги посадницы дерзали называть ее
жестокою, честолюбивою, бесчеловечною… Она содрогнулась… Тайные друзья Иоанновы
кричали пред домом Ярославовым: "Лучше служить князю московскому, нежели Борецкой;
он возвратит изобилие Новуграду: она хочет обратить его в могилу!.." Марфа, гордая,
величавая, — вдруг упадает на колена, поднимает руки и смиренно молит народ выслушать
ее. Граждане, пораженные сим великодушным унижением, безмолвствуют… "В последний
раз, — вещает она, — в последний раз заклинаю вас быть твердыми еще несколько дней!
Отчаяние да будет нашею силою! Оно есть последняя надежда героев. Мы еще сразимся с
Иоанном, и небо да решит судьбу нашу!.." Все воины в одно мгновение обнажили мечи свои,
взывая: "Идем, идем сражаться!" Друзья Иоанновы и враги посадницы умолкли. Многие из
граждан прослезились, многие сами упали на колена пред Марфою, называли ее материю
новогородскою и снова клялись умереть великодушно. Сия минута была еще минутою
торжества сей гордой жены. Врата Московские отворились, воины спешили в поле: она
вручала хоругвь отечества Делийскому, который обнял своего друга и, сказав: "Прости
навеки!", удалился.
Войско Иоанново встретило новогородцев… Битва продолжалась три часа, она была
чудесным усилием храбрости… Но Марфа увидела наконец хоругвь отечества в руках
Иоаннова оруженосца, знамя дружины великодушных — в руках Холмского, увидела
поражение своих, воскликнула: "Совершилось!", прижала любезную дочь к сердцу, взглянула
на лобное место, на образ Вадимов — и тихими шагами пошла в дом свой, опираясь на плечо
Ксении. Никогда не казалась она величественнее и спокойнее.
Делийский погиб в сражении, остатки воинства едва с. паслися. Граждане, чиновники
хотели видеть Марфу, и широкий двор ее наполнился толпами людей: она растворила окно,
сказала: "Делайте что хотите!" — и закрыла его. Феодосии, по требованию народа, отправил
послов к Иоанну: Новгород отдавал ему все свои богатства, уступал наконец все области,
желая единственно сохранить собственное внутреннее правление. Князь московский
ответствовал: "Государь милует, но не приемлет условий". Феодосии в глубокую ночь, при
свете факелов, объявил гражданам решительный ответ великого князя… Взор их невольно