Page 116 - Отец Горио

возвращает меня к жизни! — восклицал отец Горио. — Поцелуйтесь еще раз! Ну, что, Нази,
спасет тебя этот вексель?
— Надеюсь. Послушайте, папа, не поставите ли вы на нем и вашу подпись?
— Какой же я дурак, — забыл об этом! Но мне было плохо, не сердись на меня, Нази.
Пришли сказать, когда твое мученье кончится. Нет, я приду сам. Нет, не приду, не могу видеть
твоего мужа, я убью его на месте. А что до продажи твоего имущества, в это дело вступлюсь я
сам. Иди скорей, дитя мое, и заставь Максима образумиться.
Эжен был потрясен.
— Бедняжка Анастази всегда была вспыльчивой, но сердцем она добрая, сказала г-жа де
Нусинген.
— Она вернулась за передаточной надписью, — шепнул ей на ухо Эжен.
— Вы думаете?
— Хотелось бы не думать. Будьте с ней поосторожнее, — ответил он и поднял глаза к
небу, поверяя богу мысли, которые не решался высказать вслух.
— Да, в ней всегда было какое-то актерство, а бедный папа поддается на ее кривлянья.
— Как вы себя чувствуете, милый папа Горио? — спросил старика Эжен.
— Мне хочется спать, — ответил Горио.
Растиньяк помог ему лечь в постель. Когда старик, держа дочь за руку, уснул, Дельфина
высвободила свою руку.
— Вечером у Итальянцев, — напомнила она Эжену, — и ты мне скажешь, как его
здоровье. А завтра, сударь, вы переедете. Покажите вашу комнату. Какой ужас! — сказала
она, войдя туда. — У вас хуже, чем у отца. Эжен, ты вел себя прекрасно. Я стала бы любить
тебя еще сильнее, будь это возможно. Но, милый ребенок, если вы хотите составить
состояние, нельзя бросать в окошко двенадцать тысяч франков, как сейчас. Граф де Трай
игрок. Сестра ничего не хочет замечать. Он нашел бы эти двенадцать тысяч франков там же,
где проигрывает и выигрывает золотые горы.
Послышался стон, и они вернулись к Горио; казалось, он спал, но когда оба влюбленных
подошли к нему, они расслышали его слова:
— Как они несчастны!
Спал ли он, или нет, но тон этой фразы тронул Дельфину за живое, — она подошла к
жалкой кровати, где лежал отец, и поцеловала его в лоб. Он открыл глаза:
— Это ты, Дельфина?
— Ну, как ты чувствуешь себя? — спросила дочь.
— Хорошо, не беспокойся, я скоро выйду из дому. Ступайте, ступайте, дети мои, будьте
счастливы.
Эжен проводил Дельфину до дому, но, озабоченный состоянием, в котором оставил
папашу Горио, отказался обедать у нее и вернулся в «Дом Воке». Когда Растиньяк пришел,
Горио уже встал с постели и явился к столу. Бьяншон расположился так, чтобы лучше
наблюдать лицо вермишельщика. Горио, взяв себе хлеба, понюхал его, чтобы узнать, из какой
муки он испечен; студент-медик подметил в этом жесте полное отсутствие того, что можно
было бы назвать сознаньем своих действий, и нахмурился.
— Подсядь ко мне, кошеновский пансионер, 79 — сказал ему Эжен.
Бьяншон охотно пересел, чтобы быть поближе к старику.
— Что с ним? — спросил Растиньяк.
— Если не ошибаюсь, — ему крышка! В нем происходит что-то необычное, ему грозит
апоплексия. Нижняя часть его лица довольно спокойна, а черты верхней, помимо его воли,
дергаются кверху, — видишь? Затем, взгляни на его глаза: они точно посыпаны какой-то
мельчайшей пылью, не правда ли? Эта особенность указывает на кровоизлиянье в мозг. Завтра

79 «Кошеновский пансионер» — то есть студент-медик, живший при старинной парижской больнице имени
Кошена, где стажеры проходили практику.