Page 23 - Отец Горио
P. 23

дамы вышли, папаша Горио последовал их примеру.
                     — Ну что! Видали? — сказала г-жа Воке Вотрену и остальным пансионерам. — Ясно,
               что он разорился на подобных женщин.
                     — Меня  не  уверят  никогда,  что  красавица  графиня  де  Ресто  принадлежит  папаше
               Горио! — воскликнул студент.
                     — Да  мы  и  не  стремимся  вас  уверить, —  перебил  его  Вотрен. —  Вы  еще  слишком
               молоды, чтобы знать хорошо Париж; но когда-нибудь вы узнаете, что в нем встречаются, как
               мы их называем, одержимые страстями.
                     При  этих  словах  мадмуазель  Мишоно  насторожилась  и  бросила  на  Вотрена
               понимающий взгляд. Ни дать ни взять — полковая лошадь, услышавшая звук трубы.
                     — Так! Так! — перебил себя Вотрен, пристально взглянув на Мишоно. — Уж не было ли
               и у нас кое-каких страстишек?
                     Старая дева потупила глаза, словно монашенка при виде голых статуй.
                     — И  вот, —  продолжал  Вотрен, —  эти  люди  уцепятся  за  какую-нибудь  навязчивую
               идею  так,  что  не  отцепишь.  Жаждут  они  воды  определенной,  из  определенного  колодца,
               нередко затхлого, и чтобы напиться из него, они продадут жен и детей, продадут душу черту.
               Для одних такой колодец азартная игра, биржа, собирание картин или насекомых, музыка; для
               других женщина, которая умеет их полакомить. Предложите этим людям всех женщин мира,
               им наплевать: подай им только ту, которая удовлетворяет их страстям. Частенько эта женщина
               вовсе их не любит, помыкает ими и очень дорого продает им крохи удовлетворения, и что
               же? —  моим  проказникам  это  не  претит:  они  снесут  в  ломбард  последнее  одеяло,  чтобы
               принести  ей  последнее  свое  экю.  Папаша  Горио  из  их  числа.  Графиня  обрабатывает  его,
               потому что он не болтлив, — вот вам высший свет! Жалкий чудак только о ней и думает. Вне
               своей страсти, вы сами видите, он тупое животное. А наведите-ка его на эту тему, и лицо его
               заиграет,  как  алмаз.  Разгадка  его  тайны  —  штука  нехитрая.  Сегодня  утром  он  отнес
               серебряную вещь на перелив; я видел, как он входил к дядюшке Гобсеку на улице де-Грэ.
               Следите хорошенько! Придя оттуда, он посылает к графине де Ресто этого дурака Кристофа,
               который показал нам адрес на письме, куда был вложен погашенный вексель. Ясно, что раз
               графиня тоже ходила к старому ростовщику, значит дело было крайне спешное. Папаша Горио
               любезно уплатил вместо нее. Чтобы разобраться в этом деле, не надо быть семи пядей во лбу.
               Все доказывает вам, юный мой студент, что, пока графиня смеялась, танцовала, ломалась,
               потряхивала персиковыми цветами и подбирала пальчиками платье, — у ней, как говорится,
               сердце было не на месте при мысли о просроченных векселях — своих или любовника.
                     — Вы возбуждаете во мне непреодолимое желание узнать правду. Завтра же пойду к
               графине де Ресто! — воскликнул студент.
                     — Да, — подтвердил Пуаре, — завтра надо пойти к графине де Ресто.
                     — Может быть, вы встретите там и чудака Горио, который явится получить что следует
               за свою любезность.
                     — Значит, ваш Париж — грязное болото, — сказал Эжен с отвращением.
                     — И  презабавное, —  добавил  Вотрен. —  Те,  кто  пачкается  в  нем,  разъезжая  в
               экипажах, —  это  порядочные  люди,  а  те,  кто  пачкается,  разгуливая  пешком,  мошенники.
               Стащите, на свою беду, какую-нибудь безделку, вас выставят на площади Дворца правосудия,
               как диковину. Украдите миллион, и вы во всех салонах будете ходячей добродетелью. Для
               поддержания такой морали вы платите тридцать миллионов в год жандармам и суду. Мило!
                     — Как?  Папаша  Горио  продал  на  перелив  свою  серебряную  золоченую  чашку? —
               воскликнула Воке.
                     — Не было ли там на крышке двух горлинок? — спросил Эжен.
                     — Вот именно.
                     — А ведь он очень дорожил своим прибором, он плакал, когда плющил блюдо и чашку.
               Случайно я это видел, — сказал Эжен.
                     — Они ему были дороже жизни, — ответила Воке.
                     — Видите, какая страсть в нашем чудаке! — воскликнул Вотрен. — Эта женщина знает,
   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28