Page 24 - Отец Горио
P. 24

как его раззадорить.
                     Студент  поднялся  к  себе  наверх.  Вотрен  ушел  из  дому.  Через  несколько  минут  г-жа
               Кутюр и Викторина сели в фиакр, за которым посылали Сильвию. Пуаре предложил  руку
               мадмуазель Мишоно, и они вдвоем отправились в Ботанический сад — провести там два часа
               лучшего времени дня.
                     — Ну вот, они вроде как и женаты, — сказала толстуха Сильвия. — Сегодня первый раз
               выходят вместе. Оба до того сухи, что, стукнись они друг об дружку, так брызнут искры, будто
               от огнива.
                     — Тогда прощай шаль мадмуазель Мишоно: загорится, словно трут, — смеясь заметила
               г-жа Воке.
                     Вернувшись  в  четыре  часа  дня,  папаша  Горио  увидел  при  свете  коптивших  ламп
               Викторину с красными от слез глазами. Г-жа Воке слушала рассказ о неудачной утренней
               поездке к г-ну Тайферу. Досадуя на настойчивость дочери и этой старой женщины, Тайфер
               решил принять их, чтобы объясниться.
                     — Представьте себе, дорогая моя, — жаловалась г-жа Кутюр вдове Воке, он даже не
               предложил  Викторине  сесть,  и  она  все  время  стояла.  Мне  же  он  сказал  без  раздраженья,
               совершенно холодно, чтобы мы не трудились ходить к нему и что мадмуазель, — он так и не
               назвал ее дочерью, — уронила себя в его мнении, беспокоя его так назойливо (один-то раз в
               год, чудовище!); что, мол, Викторине не на что притязать, так как ее мать вышла замуж, не
               имея состояния; словом, наговорил самых жестоких вещей, отчего бедная девочка залилась
               горючими  слезами.  Она  бросилась  к  ногам  отца  и  мужественно  заявила,  что  была  так
               настойчива лишь ради матери и безропотно подчинится его воле, но умоляет его прочесть
               завещание покойницы; достала письмо и подала ему, говоря самые трогательные, чудесные
               слова;  даже  не  знаю,  откуда  они  у  нее  брались,  видно  их  подсказал  ей  сам  бог:  такое
               вдохновение нашло на бедного ребенка; я слушала ее и плакала, как дурочка. А знаете, как вел
               себя этот ужасный человек? Он стриг ногти, письмо же, омоченное слезами бедной госпожи
               Тайфер, швырнул на камин, сказав: «Хорошо!» Он хотел поднять дочь с пола, но Викторина
               хватала  и  целовала  его  руки,  а  он  их  вырывал.  Разве  это  не  злодейство?  Тут  вошел  его
               дуралей-сын и даже не поздоровался с сестрой.
                     — Ведь это же чудовища! — воскликнул папаша Горио.
                     — Затем, — продолжала г-жа Кутюр, не обращая внимания на восклицание старика, —
               отец и сын распрощались с нами, ссылаясь на спешные дела. Вот вам и все наше посещение.
               По крайней мере он видел свою дочь. Не понимаю, как он может отрекаться от нее, ведь они
               похожи друг на друга, как две капли воды.
                     Жильцы  и  нахлебники  со  стороны,  прибывая  друг  за  другом,  обменивались
               приветствиями  и  всяким  вздором,  который  в известных  слоях  парижского общества  часто
               сходит за веселое остроумие, — его основой является какая-нибудь нелепость, а вся соль — в
               произношении  и  жесте.  Этот  жаргон  непрестанно  меняется.  Шутка,  порождающая  его,  не
               живет  и  месяца.  Политическое  событие,  уголовный  процесс,  уличная  песенка,  выходки
               актеров  все  служит  пищей  для  подобной  игры  ума,  состоящей  в  том,  что  собеседники,
               подхватив на лету какую-нибудь мысль или словцо, перекидывают их друг другу, как волан.
               После  недавнего  изобретения  диорамы,  достигшей  более  высокой  степени  оптической
               иллюзии,  чем  панорама,  в  некоторых  живописных  мастерских  привилась  нелепая  манера
               добавлять к словам окончание «рама», и эту манеру, как некий плодоносный черешок, привил
               к «Дому Воке» один из завсегдатаев, юный художник.
                     — Ну, господин Пуаре, — сказал музейный чиновник, — как ваше здоровьерама? — И,
               не дожидаясь ответа, обратился к г-же Кутюр и Викторине: — Милые дамы, у вас горе?

                     — А  будем  мы  обедать?  Мой  желудок  ушел  usque  ad  talones,      28    —  воскликнул
               студент-медик Орас Бьяншон, друг Растиньяка.


                 28   В пятки (лат.).
   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28   29