Page 102 - Собор Парижской Богоматери

подробностей.
Однако, несмотря на то, что мессир Робер д'Эстутвиль имел все основания жить
спокойно и весело, он проснулся утром 7 января 1482 года в очень мрачном расположении
духа. Откуда взялось это настроение, он и сам не сумел бы сказать. Потому ли, что пасмурно
было небо? Потому ли, что пряжка его старой портупеи времен Монлери плохо была
застегнута, слишком туго, по-военному, стягивая его дородную, как у всех прево, фигуру?
Потому ли, что мимо его окон прошли выказавшие ему неуважение гуляки, шествовавшие по
четыре в ряд, в одних куртках без рубашек, с продырявленными шляпами, с котомками и
фляжками у пояса? А может статься, его томило смутное предчувствие, что будущий король
Карл VIII в следующем году урежет доходы парижского прево на триста семьдесят ливров
шестнадцать солей и восемь денье? Пускай читатель решит это сам; мы же склонны думать,
что он был не в духе просто потому, что был не в духе.
Впрочем, сегодня, после вчерашнего праздника, был скучный день для всех, в
особенности для чиновника, обязанного убирать все нечистоты как в переносном, так и в
буквальном смысле, оставляемые всяким празднеством в Париже. Кроме того, ему предстояло
заседать в Гран-Шатле, а мы заметили, что обычно судьи всегда подгоняют свое дурное
расположение духа к дням судебных заседаний, чтобы всегда иметь кого-нибудь под рукой, на
ком можно было бы безнаказанно сорвать сердце именем короля, закона и правосудия.
Между тем заседание началось без него. Его заменяли помощники по уголовным,
гражданским и частным делам. Уже с восьми часов утра несколько десятков горожан и
горожанок, скученных и стиснутых в темном углу между крепкой дубовой перегородкой и
стеною нижней залы заседаний Шатле, разинув рты от изумления, присутствовали при
разнообразном и увлекательном зрелище гражданского и уголовного правосудия, чинимого
как придется Флорианом Барбедьеном – младшим судьей Шатле и помощником прево.
Зала была небольшая, низкая, сводчатая. В глубине ее стоял украшенный
изображениями королевских гербов стол с громадным креслом резного дуба,
предназначенным для прево и в данное время не занятым, а влево от него скамья для младшего
судьи, Флориана Барбедьена. Чуть ниже сидел что-то строчивший протоколист; напротив –
толпа; перед дверью и перед столом множество судейских в лиловых камлотовых
полукафтаньях с белыми крестами на груди. Два сержанта городского совета общинных
старост, одетые в наполовину красные, наполовину голубые стеганые камзолы, стояли на
часах у низкой затворенной двери, видневшейся в глубине зала, за столом. Единственное
узкое стрельчатое окно, пробитое в толстой стене, тусклым светом январского дня освещало
две забавные фигуры: причудливого каменного демона, который свисал из самого центра
свода, и судью, который восседал в глубине залы среди королевских лилий, украшавших его
стол.
Вообразите себе фигуру, склонившуюся, тяжело опираясь на локти, над судейским
столом, между двух связок судебных дел, с шлейфом гладкого коричневого одеяния под
ногами, с багровым бугристым лицом, утонувшим в белом барашковом воротнике, два клочка
которого, казалось, заменяли ему брови; вообразите моргающие глаза, величественно
свисающие толстые щеки, которые как бы встречались под подбородком, – и перед вами
Флориан Барбедьен, младший судья Шатле.
Прибавьте к этому, что он был глух. Порок для судьи, впрочем, несущественный. Это не
мешало Флориану Барбедьену выносить определенные и безапелляционные решения. Ведь
судье достаточно только делать вид, будто он слушает, а почтенный законник вполне
удовлетворял этому условию нелицеприятного суда, так как внимание его не нарушалось
никаким посторонним шумом.
Однако в зале суда присутствовал один наблюдатель, который безжалостно высмеивал
все его поступки и жесты. Это был наш друг Жеан Мельник, вчера еще школяр, «шныряла»,
которого во всякое время можно было встретить в любом уголке Парижа, но только не перед
профессорской кафедрой.
– Смотри! – шепотом обратился он к своему спутнику Робену Пуспену, который