Page 105 - Собор Парижской Богоматери

о должном уважении к суду.
– Ах ты, разбойник, гнездилище разврата! Так ты еще издеваешься над судьей Шатле,
над сановником, коему вверена охрана порядка в Париже, над тем, на кого возложена
обязанность расследовать преступления, карать за проступки и распутство, иметь надзор за
всеми промыслами и не допускать никаких монополий, содержать в порядке мостовые,
пресекать торговлю в разнос домашней и водяной птицей и дичью, следить за правильной
мерою дров и других лесных материалов, очищать город от нечистот, а воздух от заразных
заболеваний, одним словом, неусыпно заботиться о народном благе, и все это безвозмездно,
не рассчитывая на вознаграждение! Известно ли тебе, что мое имя – Флориан Барбедьен, что я
являюсь заместителем господина прево и, кроме того, комиссаром, следователем,
контролером и допросчиком и что я одинаково пользуюсь влиянием как в суде парижском, так
и областном, и в делах надзора, и в судах первой инстанции?..
Нет причины, которая заставила бы замолчать глухого, говорящего с другим глухим. Бог
весть, где и когда достиг бы берега Флориан Барбедьен, пустившийся на всех парусах в океан
красноречия, если бы в эту минуту низкая дверь в глубине комнаты внезапно не распахнулась,
пропуская самого господина прево.
При его появлении Флориан Барбедьен не запнулся, но, сделав полуоборот на каблуках,
сразу обратил свою речь, в которой он за минуту перед тем угрожал Квазимодо, к господину
прево.
– Монсеньер! – сказал он. – Я требую по отношению к присутствующему здесь
подсудимому того наказания, какое вам будет угодно назначить за нанесенное им тяжелое и
неслыханное оскорбление суду.
Запыхавшись, он опять сел на свое место, отирая крупные капли пота, скатывавшиеся со
лба и увлажнявшие, подобно слезам, разложенные перед ним на столе бумаги. Мессир Робер
д'Эстутвиль нахмурил брови и сделал такое величественное, многозначительное и
призывающее к вниманию движение, что глухой начал кое-что соображать.
– Отвечай, висельник, – строго обратился к нему прево, – какое преступление привело
тебя сюда?
Бедняга, полагая, что прево спрашивает, как его имя, нарушил свое обычное молчание и
ответил гортанным и хриплым голосом:
– Квазимодо.
Ответ до того мало соответствовал вопросу, что опять поднялся безумный хохот, а
мессир Робер, побагровев от злости, закричал:
– Да ты что, и надо мной потешаешься, мерзавец ты этакий?
– Звонарь Собора Парижской Богоматери, – ответил Квазимодо, думая, что ему
надлежит объяснить судье род своих занятий.
– Звонарь! – продолжал судья, который, как мы упоминали выше, проснулся в это утро в
таком скверном расположении духа, что и без таких странных ответов подсудимого готов был
распалиться гневом. – Звонарь! Вот я тебе задам трезвону прутьями по спине! Слышишь, ты,
негодяй?
– Если вы спрашиваете меня о моем возрасте, – сказал Квазимодо, – то, кажется, в день
святого Мартина мне исполнится двадцать лет.
Это было уже слишком; прево вышел из себя.
– А! Ты измываешься и над прево! Господа сержанты-жезлоносцы! Отведите этого
мошенника к позорному столбу на Гревской площади, отстегайте его и покружите-ка его
часок на колесе. Клянусь богом, он мне дорого заплатит за свою дерзость! Я требую, чтобы о
настоящем приговоре были оповещены через четырех глашатаев все семь округов парижского
виконтства.
Протоколист тотчас же принялся составлять судебный приговор.
– Клянусь господним брюхом, вот так рассудил! – крикнул из своего угла школяр Жеан
Фролло Мельник.
Прево обернулся и вновь устремил на Квазимодо сверкающий взгляд.