Page 106 - Собор Парижской Богоматери

– Мне послышалось, что этот пройдоха помянул брюхо господне? Протоколист!
Добавьте к приговору еще штраф в двенадцать парижских денье за богохульство, и пускай
половина этого штрафа будет отдана церкви святого Евстафия. Я особенно чту этого святого.
В несколько минут приговор был готов. Содержание его было несложно и кратко.
Старое обычное право, лежавшее в основе судопроизводства прево и парижского виконтства,
не было еще в те времена усовершенствовано председателем суда Тибо Балье и королевским
прокурором Роже Барном. Высокоствольный лес крючкотворства и формальностей,
насажденный в начале XVI века этими двумя законниками, еще не загромождал его. Все в
этом праве было ясно, недвусмысленно и легко исполнимо. Тогда шли прямо к цели и сейчас
же, в конце каждой тропинки, лишенной поворотов и зарослей кустарника, видели
колесование, позорный столб или виселицу. По крайней мере каждый знал, что его ждет
впереди.
Протоколист подал постановление суда господину прево, и тот, приложив к нему свою
печать, вышел, продолжая обход по залам судебных заседаний в таком расположении духа,
при котором следовало ожидать, что все тюрьмы Парижа окажутся в этот день
переполненными. Жеан Фролло и Робен Пуспен смеялись втихомолку. Квазимодо на все
происходившее глядел равнодушно и удивленно.
В то время как Флориан Барбедьен перечитывал приговор суда, чтобы скрепить его еще
и своей подписью, протоколист, почувствовав сострадание к осужденному и в надежде
добиться некоторого смягчения наказания, наклонился к самому уху судьи и, указывая на
Квазимодо, проговорил.
– Этот человек глух.
Он полагал, что общность физического недостатка расположит Флориана Барбедьена в
пользу осужденного. Но, как мы уже заметили, Флориан Барбедьен не желал, чтобы замечали
его глухоту, а кроме того, он был настолько туг на ухо, что не услышал ни звука из того, что
сказал ему протоколист; однако он хотел показать, что слышит, и ответил:
– Ах, вот как? Это меняет дело, этого я не знал. В таком случае, прибавьте ему еще один
час наказания у позорного столба.
И он подписал исправленный приговор.
– Так ему и надо, – проговорил Робен Пуспен, имевший зуб на Квазимодо, – это научит
его поучтивее обходиться с людьми.

II. Крысиная нора

Да позволит нам читатель вновь привести его на Гревскую площадь, которую мы
покинули накануне, с тем чтобы вместе с Гренгуаром последовать за Эсмеральдой.
Десять часов утра. Все кругом еще напоминает о вчерашнем празднике. Мостовая усеяна
осколками, лентами, тряпками, перьями от султанов, каплями воска от факелов, объедками от
народного пиршества. Там и сям довольно многочисленные группы праздношатающихся
горожан ворошат ногами потухшие головни праздничных костров, или, остановившись перед
«Домом с колоннами», с восторгом вспоминают украшавшие его вчера великолепные
драпировки, ныне взирая лишь на гвозди, – последнее оставшееся им развлечение. Среди
толпы катят свои бочонки продавцы сидра и браги и деловито снуют взад и вперед прохожие.
Стоя в дверях лавок, болтают и перекликаются торговцы. У всех на устах вчерашнее
празднество, папа шутов, фландрское посольство, Копеноль; все наперебой сплетничают и
смеются.
А между тем четыре конных сержанта, ставшие с четырех сторон позорного столба, уже
успели привлечь к себе внимание довольно значительного количества шалопаев, толпящихся
на площади и скучающих в надежде увидеть хоть какое-нибудь публичное наказание.
Теперь, если читатель, насмотревшись на эти оживленные и шумные сцены, которые
разыгрываются во всех уголках площади, взглянет на древнее, полуготическое,
полуроманское здание Роландовой башни, образующее на западной стороне площади угол с