Page 108 - Собор Парижской Богоматери
P. 108

ведая его имени и едва ли зная, как давно началось его умирание. А соседи, вопрошаемые
               приезжими об этом живом, гниющем в погребе скелете, просто отвечали: «Это затворник»,
               если то был мужчина, или: «Это затворница», если то была женщина.
                     В  те  времена  на  все  явления  жизни  смотрели  так  же,  без  метафизики,  трезво,  без
               увеличительного стекла, невооруженным глазом. Микроскоп в ту пору еще не был изобретен
               ни для явлений мира физического, ни для явлений мира духовного.
                     Вот почему случаи подобного добровольного затворничества в самом сердце города не
               вызывали удивления и, как мы только что упоминали, встречались довольно часто. В Париже
               насчитывалось немало таких келий для молитвы и покаяния, и почти все они были заняты.
               Правда, само духовенство радело о том, чтобы они не пустовали, – это служило бы признаком
               оскудения веры; если не было кающегося, в них заточали прокаженного. Кроме этой келейки
               на Гревской площади, существовала еще одна в Монфоконе, другая – на кладбище Невинных,
               еще  одна  –  не  помню  где,  кажется,  в  стене  жилища  Клишон;  сверх  того  –  множество
               рассеянных в разных местах города других убежищ, след которых можно отыскать лишь в
               преданиях, так как самих убежищ уже не существует. На Университетской стороне тоже была
               такая келья. А на горе святой Женевьевы какой-то средневековый Иов в течение тридцати лет
               читал  нараспев  семь  покаянных  псалмов,  сидя  на  гноище,  в  глубине  водоема;  окончив
               последний псалом, он снова принимался за первый, по ночам распевая громче, чем днем, –
               magna voce per umbras   83 . И поныне еще любителю древностей, сворачивающему на улицу
               Говорящего колодца, слышится этот голос.
                     Что же касается кельи Роландовой башни, то надо заметить, что у нее никогда не было
               недостатка в затворницах. После смерти г-жи Роланд она редко пустовала больше двух лет.
               Многие женщины до самой смерти оплакивали в ней – кто родителей, кто любовников, кто
               свои прегрешения. Злоязычные парижане, любящие совать нос не в свое дело, утверждают,
               что вдов там видели мало.
                     По  обычаю  того  времени,  латинская  надпись,  начертанная  на  стене,  предупреждала
               грамотного прохожего о благочестивом назначении этой кельи. Вплоть до середины XVI века
               сохранилось  обыкновение  разъяснять  смысл  здания  кратким  изречением,  написанным  над
               входной  дверью. Так,  например,  во  Франции над  тюремной  калиткой  в  феодальном  замке
               Турвиль мы читаем слова: Sileto et spera  84 ; в Ирландии, под гербом, увенчивающим главные
               ворота  замка  Фортескью:  Forte  scutum,  salus  ducum  85 ;  в  Англии,  над  главным  входом
               гостеприимного загородного дома графов Коуперов: Тиит est       86 . В те времена каждое здание
               выражало собою мысль.
                     Так  как  в  замурованной  келье  Роландовой  башни  дверей  не  было,  то  над  ее  окном
               вырезали крупными романскими буквами два слова:


                                                         TU ORA!   87

                     Народ, здравый смысл которого не считает нужным разбираться во всяких тонкостях и



                 83   Громким голосом во мраке (лат.)

                 84   Молчи и надейся (лат.)

                 85   Крепкий щит – спасение вождей (лат.)

                 86   Тебе принадлежащий (лат.)

                 87   Молись! (лат.)
   103   104   105   106   107   108   109   110   111   112   113