Page 110 - Собор Парижской Богоматери

клетка, в которой крутят одних мужиков. Эка невидаль!
– Одних мужиков! – воскликнула Майетта. – Это на Суконном-то рынке! В Реймсе! Да
там можно увидеть удивительных преступников, даже таких, которые убивали мать или отца!
Мужиков! За кого вы нас принимаете, Жервеза?
Очевидно, провинциалка готова была яростно вступиться за честь реймского позорного
столба. К счастью, благоразумная дамуазель Ударда Мюнье успела вовремя направить
разговор по иному руслу.
– Кстати, дамуазель Майетта, что вы скажете о наших фландрских послах? Видели вы
когда-нибудь подобное великолепие в Реймсе?
– Сознаюсь, – ответила Майетта, – что таких фламандцев можно увидать только в
Париже.
– А вы заметили того рослого посла, который назвал себя чулочником? спросила Ударда.
– Да, – ответила Майетта, – это настоящий Сатурн.
– А того толстяка, у которого – лицо похоже на голое брюхо? – продолжала Жервеза. – А
того низенького, с маленькими глазками и красными веками без ресниц, зазубренными, точно
лист чертополоха?
– Самое красивое – это их лошади, убранные по фламандской моде, – заявила Ударда.
– О, моя милая, – перебила ее провинциалка Майетта, чувствуя на этот раз свое
превосходство, – а что бы вы сказали, если бы вам довелось увидеть в шестьдесят первом
году, восемнадцать лет тому назад, в Реймсе, во время коронации, коней принцев и
королевской свиты? Попоны и чепраки всех сортов: одни из» дамасского сукна, из тонкой
золотой парчи; подбитой соболями; другие – бархатные, подбитые горностаем; третьи – все в
драгоценных украшениях, увешанные тяжелыми золотыми и серебряными кистями! А каких
денег все это стоило! А красавцы пажи, которые сидели верхом!
– Все может быть, – сухо заметила дамуазель Ударда, – но у фламандцев прекрасные
лошади, и в честь посольства купеческий старшина дал блестящий ужин в городской ратуше, а
за столом подавали засахаренные сласти, коричное вино, конфеты и разные разности.
– Что вы рассказываете, соседка? – воскликнула Жервеза. – Да ведь фламандцы ужинали
у кардинала, в Малом Бурбонском дворце!
– Нет, в городской ратуше!
– Да нет же, в Малом Бурбонском дворце!
– Нет, в городской ратуше, – со злостью возразила Ударда. – Еще доктор Скурабль
обратился к ним с речью на латинском языке, которою они остались очень довольны. Мне
рассказывал об этом мой муж, а он библиотекарь.
– Нет, в Малом Бурбонском дворце, – упорствовала Жервеза. – Еще эконом кардинала
выставил им двенадцать двойных кварт белого, розового и красного вина, настоянного на
корице, двадцать четыре ларчика двойных золоченых лионских марципанов, столько же
свечей весом в два фунта каждая и полдюжины двухведерных бочонков белого и розового
боннского вина, самого лучшего, какое только можно было найти. Против этого-то, надеюсь,
вы возражать не станете? Мне все известно от моего мужа, – он пятидесятник в городском
совете общинных старост. Он еще нынче утром сравнивал фландрских послов с послами отца
Жеана и императора Трапезундского; они приезжали из Месопотамии в Париж при покойном
короле, и в ушах у них были кольца.
– А все-таки они ужинали в городской ратуше, – ничуть не смущаясь пространными
доводами Жервезы, возразила Ударда, – и там подавали такое количество жаркого и сластей,
какого никогда еще не видели!
– А я вам говорю, что они ужинали в Малом Бурбонском дворце, но прислуживал им Ле
Сек из городской стражи, и вот это-то вас и сбивает с толку.
– В ратуше, говорят вам!
– В Малом Бурбонском, милочка! Я даже знаю, что слово «Надежда» над главным
входом было иллюминировано цветными фонариками.
– В городской ратуше! В городской ратуше! И Гюсон-ле-Вуар играл там на флейте!